Завтра может не быть - Анна и Сергей Литвиновы (2021)

Петренко-младший те времена из жизни отца – конец пятидесятых, начало шестидесятых – только по семейным преданиям знал. Как познакомились они с матерью на случайной вечеринке в Ленинграде в шестьдесят первом. Как папаню перевели потом в Хабаровский край, и родители целый год только писали друг другу. А потом, по пути к новой должности и к новому месту службы, в ГСВГ[44], батя маму из города на Неве умыкнул и с собой в стремительном стиле поженил.

Теперь безупречную советскую службу и военную карьеру отца он, беззаконно вселившийся в его тело, собирается променять – и на что? На позорное звание заговорщика, изменника родины. Да, ему выпало стать тем человеком, кто покусится на высшее руководство партии и страны. И этим актом – переписать историю.

О том Петренко неотступно думал на верхней боковой полке плацкартного вагона, когда возвращался в Ленинград – теперь, весной пятьдесят девятого. Вагон оказался плацкартным потому, что билетов в кассах не достать. Блата у Петренко в столице-59 не завелось, а у Ольги одалживаться не хотелось. Слава богу, хоть на десятый поезд, скорый, в воинской кассе билет нашелся. Стартовал он из столицы в 23.35, прибывал в город трех революций в 9.35. Терпимо.

Будучи еще в собственном теле и в своем времени, Петренко, готовясь к заданию, много прочел об истории СССР, делая упор на пятидесятых. Где, в каком времени он в точности окажется после перехода, заранее было совершенно неизвестно. Первым совершить переход рискнул Данилов – за безудержную смелость, кстати, ему честь и хвала. Тот вынырнул в теле собственного отца в октябре пятьдесят седьмого. За ним последовала Варвара – и оказалась в теле своей юной бабки в феврале пятьдесят восьмого.

В комиссии стали теоретизировать, что переходы, возможно, происходят именно в конец пятидесятых потому, что те годы оказались переломными, судьбоносными – оттого и становилось время словно дырчатым. Через те прорехи и появилась возможность проникать в прошлое. Но как все толком происходит, как именно действует механизм перехода, никто ничего не знал.

Изначально, в своем двадцать первом веке, готовясь к экспедиции, Петренко загадывал: вот бы ему вынырнуть раньше пятьдесят шестого года, до того момента, как этот лысый черт Никита начнет поливать с кремлевской трибуны прежнее руководство. Ведь тогда, после двадцатого съезда, все гниение и началось. Именно в те годы советская власть, которая воспринималась сотнями миллионов людей в СССР и странах народной демократии как божественная, фараонская, стала терять свою сакральность. Тогда все и стало сыпаться – потихоньку сдуваться, ржаветь, коррозировать, – а окончилось страшным обвалом в девяносто первом, гибелью всего Союза, который похоронил под своими руинами и петренковскую семью, и десятки миллионов других.

Если ты такой добрый-справедливый (мысленно обращался к Хрущеву Петренко) – да, выпусти заключенных, разгрузи ГУЛАГ, но зачем же на весь мир кричать, что предыдущий вождь, которого народ почитал равным богу, был кровавый тиран?!

Эх, появился бы он здесь до февраля пятьдесят шестого – все бы сделал, чтоб Никита со своим докладом на трибуну съезда не вылез! Лично пристрелил бы!

А если не получится? Неплохо тогда – хотя бы раньше июня пятьдесят седьмого попасть. В этом случае – сделать ставку на Молотова и завербовать на свою сторону маршала Жукова. Просто открыть глаза военачальника на будущее: как Никита его в ответ за все хорошее отодвинет и обольет помоями уже совсем скоро, в ноябре пятьдесят седьмого. Заручившись поддержкой Жукова, можно было бы сковырнуть Никиту на июньском пленуме, как Молотов – Маленков – Каганович планировали, и направить страну к новым заморозкам.