Земля матерей - Лорен Бьюкес (2020)

– «Ну тогда держись!» – рычит медведь, ударяя своими огромными лапищами и своими огромными когтями по стойке. Он поднимается во весь свой устрашающий рост, с ревом бросается в противоположный конец зала и проглатывает бедную кричащую старуху вместе с сапогами и всем остальным, чавкая и хрустя косточками. Повсюду кровь и медвежьи слюни. Медведь возвращается к стойке, вытирая окровавленной лапой свою косматую морду, и снова плюхается мохнатой задницей на табурет. Он выковыривает из зубов хрящ страхолюдины.

Зара одобрительно хмыкает.

– И он шипит, очень холодно, очень зло: «А теперь – дай – мне – мое – пиво». Бармен побледнел, но по-прежнему продолжает наводить марафет на стаканы, настоящий профессионал своего дела, и он говорит, правда, теперь уже едва слышно: «Сожалею, сэр. Но в этом баре не подают пиво задиристым грубым медведям… под кайфом». Медведь сконфужен.

– Что такое «сконфужен»? – спрашивает Зара.

– Ну, в замешательстве, да? «Что? – восклицает медведь. – Что ты хочешь сказать?» Он даже оборачивается, проверяя, может быть, бармен обращается к какому-то другому медведю, стоящему у него за спиной. На самом деле медведь даже немного задет этим ложным обвинением. «Я не под кайфом!» – решительно заявляет он.

– «Сожалею, сэр», – говорит бармен. – Билли делает паузу для пущего эффекта. – «Под кайфом была та дама, которую вы съели».

Билли отбивает руками торжественную дробь.

– Не поняла, – после длинной паузы говорит Зара.

– Ну да, конечно, – вздыхает Билли. – Кто может понять все?

39. Коул: Тайник

Пение птицы: сладостные восходящие ноты, заканчивающиеся пронзительной трелью. Девон определил бы, что это за вид. Коул издевалась над ним, потому что максимум, на что была способна она, это выдать что-нибудь вроде: «Вон та маленькая коричневая птичка, которая не голубь».

Маслянистый свет просачивается сквозь дешевые занавески. Вентилятор вяло перемешивает воздух, уже плотный и горячий, как согретая дыханием телефонная трубка. Коул предполагает, что все это осталось в прошлом. Еще один пункт для каталога ностальгии.

Она делает короткую паузу, привязываясь ко времени и месту. Гостиница при аэропорте в Талсе. Точно – она старается держаться в курсе. Десять дней с тех пор, как они покинули «Атараксию». Четыре – нет, пять дней с тех пор, как они присоединились к Церкви.

Коул садится в кровати. Милы нет, но матрас совершенно голый, а в ванной льется вода.

Коул встает и стучит в дверь.

– Эй, это я. Можно войти?

Мила открывает дверь, пунцовая от слез. Постельное белье лежит в ванне, над ним поднимается пар. Руки у Милы по локоть красные от горячей воды.

– В чем дело?

– Белье. Я… я…

– О! О, тигренок, все нормально. Такое со всеми случается. Но почему сейчас, половая зрелость? Время самое неподходящее. Коул скрывает свое огорчение. – Стыдиться нечего.

– Но если об этом узнают?

– Нам нужно позаботиться о том, чтобы никто об этом не узнал. Мы будем предельно осторожны. Посмотри на меня. – Она поворачивает лицо Милы к свету – над верхней губой легкий пушок. – Я достану бритву. Мы с этим справимся, хорошо?

– Мам… – Голос Милы дрожит от унижения.

– Тебе нечего стесняться. Правда.

В ванную засовывает голову Вера. Худший момент трудно было бы придумать.

– Трогаемся в путь в девять ноль-ноль. – По-военному четко. Наверное, избавиться от этой привычки нелегко. – Так что пошевелитесь, если хотите успеть на завтрак. По дороге мы заедем в какую-нибудь столовую. – Она медлит, оценивая происходящее. – У вас все в порядке?

– Просто маленькая неприятность. – Коул смещается в сторону, загораживая собой ванну.

– О, у нее начались месячные? Поздравляю! Это лучше отстирывать холодной водой, малышка!