Земля матерей - Лорен Бьюкес (2020)

– О, это «Сессна-150». Я видела такую на воздушном шоу на Гавайях, когда еще была маленькой. В шестидесятые их выпускали тысячами.

Майлс дергает за ручку, и дверь кабины распахивается.

– Смотрите!

Щедрость нагибается и сплетает руки, делая ступеньку, чтобы Майлс смог забраться в кабину. Затем она обходит самолет и забирается во второе кресло. Кресла обтянуты ярко-красной кожей, приборная панель кремовая. Майлс начинает дергать ручки и щелкать тумблерами.

– Поосторожнее! – смеется Щедрость. – Смотри, не взлети и не врежься в потолок! – Но аккумулятор давно умер, приборы остаются темными.

Майлс берет штурвал и тянет его на себя. Какой же он упругий!

– Как вы думаете, эта штука далеко сможет улететь? – Думая, что, может быть, мама сможет привести самолет в рабочее состояние. Они сбегут и спрячутся, дождутся, когда монашки перестанут их искать и продолжат путь в Атланту. И улетят к свободе, навстречу восходящему солнцу.

– А, эта? Они создавались для обучения летчиков и для развлечений толстосумов. Думаю, триста миль на полном баке, максимум.

Майлс понуро опускает плечи. Это была хорошая мечта – пока она продолжалась.

– Сестра Щедрость, а вы хотели стать летчиком?

– Не-ет. Сказать тебе, кем я действительно хотела стать? Спасателем. Для ребенка, выросшего на Гавайях, это расхожий штамп, но одно лето я работала на пляже, и мне это понравилось. Если мы найдем какое-нибудь место с бассейном, я покажу тебе некоторые приемы спасения, если хочешь.

– Конечно, как-нибудь. А почему вы не стали спасателем?

– Честно? А я похожа на героинь «Спасателей Малибу»[79]? Там был жестокий отбор. Ты думаешь, главное – это умение плыть с каким-нибудь придурком, висящим у тебя на шее, который вырывается и пытается утопить обоих? Но нет, нужно еще выглядеть сексуально в купальнике. Парням живот и татуировки еще сходили с рук, но только не девчатам. – Голос Щедрости становится заговорщическим. – К тому же кое-что происходило. Я имею в виду, в моем теле. Я тогда была очень наивной. Еще не познала милость Господа. Знаешь, как меня называли в школе?

– Твое настоящее имя… э… я хочу сказать, греховное имя?

– Ламантин. Меня называли Ламантином. И знаешь почему?

– Нет.

– Попробуй догадайся.

– Потому что ты любила плавать? – Ему неловко, он не хочет быть жестоким.

– Ну, это тоже верно. Но нет, меня называли так потому, что я была толстой. Нет, не извиняйся. Ты не можешь этого не видеть. Ты сама так думала с самого начала. Это очевидно. – Щедрость хлопает себя по животу. – Жир – это уже само по себе плохо, но затем у меня у первой в классе начали расти сиськи.

Еще более стыдно. Майлс непроизвольно скрещивает руки на груди и опускает взгляд.

– Ну… тебе трудно пришлось, – неуверенно произносит он.

– Твоя мама говорит с тобой о таких вещах? О переменах, происходящих в женском теле?

– Да, – выдавливает из себя Майлс. – Да, говорит.

– Не нужно смущаться. Так пожелал для нас Господь, чтобы наши тела становились идеальным дополнением мужчин. Мы подходим друг другу.

– Мила! – окликает его Коул, появляясь у отогнутых ворот, напряженная, словно закрученная пружина.

– Я здесь, мам! – Никогда еще он не был так рад видеть ее.

– Автобус починен. Мы возвращаемся в мотель. Vamos[80].

Щедрость помогает ему выбраться из кабины самолета.

– Спасибо. Это было здорово, – говорит Майлс. – Ну, мы почти полетали.

– Всегда пожалуйста. Мы, девочки, должны держаться вместе, – говорит Щедрость. Майлс не может сказать, был ли сделан акцент на слове «девочки».

38. Билли: Гламорама[81]

«А теперь я укладываюсь спать. Баррикадируюсь в одной из комнат, прячусь под массивным деревянным письменным столом. Пусть сами разбираются». Эскалация. Снаружи крики, разобрать смысл трудно, однако Билли улавливает несколько громких отчетливых слов.