Тем более странное впечатление производят концепции, где вопрос о роли потребностей вообще отсутствует. «Источником активации человека служат планы, перспективы и программы, которые формируются в процессе сознательной жизни людей; они социальны по своему происхождению и осуществляются при ближайшем участии сначала внешней, а потом и внутренней речи. Всякий сформулированный в речи замысел вызывает целую программу действий, направленных к достижению этой цели» [Лурия, 1978, с. 125]. Обсуждая генез активного произвольного поведения человека, А. Р. Лурия пишет: «На первых этапах ребенок подчиняется приказу матери; на последующих этапах, когда ребенок сам начинает владеть речью, он начинает использовать собственную речь как средство, детерминирующее его поведение… Ребенок начинает воспроизводить речевые инструкции, которые давали ему взрослые и, давая их самому себе, подчиняется им, начинает выполнять их» [Лурия, 1977, с. 74]. В этом кратком изложении сути «деятельностного подхода» совершенно непонятно главное: почему ребенок «подчиняется приказам взрослых»? Зачем ребенок «начинает воспроизводить речевые инструкции» (ведь он может их и не воспроизводить)? Во имя чего, давая инструкции самому себе, ребенок «подчиняется им, начинает выполнять их»? Ведь он может не подчиняться и не выполнять. Впрочем, с точки зрения теории, где деятельность предшествует потребности и создает ее, подобные вопросы и не возникают. Создается впечатление, что при изучении деятельности и ее «свернутой» интеризованной формы — мышления — иногда забывают проницательное предупреждение Л. С. Выготского: «Мысль — не последняя инстанция. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наши влечения и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее “почему” в анализе мышления» [Выготский, 1956, с. 379].

Потребность есть избирательная зависимость живых организмов от факторов внешней среды существенных для самосохранения и саморазвития, источник активности живых систем, побуждение и цель их поведения в окружающем мире.

С. Л. Рубинштейн писал: «Понятие потребности должно будет в противовес понятию инстинкта занять в марксистско-ленинской психологии крупное место, войдя в инвентарь основных ее понятий. На основе понятия потребности все учение о мотивации человеческого поведения получает принципиально иную постановку, чем та, которая ему обычно дается на основе учения об инстинктах и влечениях» [Рубинштейн, 1976, с. 40]. Дело в том, что «инстинкт» всегда предполагает нечто врожденное и общее с животными, в то время как потребность может быть сколь угодно сложной и социально детерминированной.

Взгляд на потребность как на исходный пункт организации поведения разделял и основатель материалистической психологии И. М. Сеченов. Он писал: «Жизненные потребности родят хотения, и уже эти ведут за собой действия; хотение будет тогда мотивом или целью, а движения — действием или средством достижения цели… Без хотения как мотива или импульса движение было бы вообще бессмысленно» [Сеченов, 1952, с. 516].