Ребенок открывает мир - Евгений Субботский (1991)

Похоже, что именно тут. Для малышей Я, мысли — это представления. Это «Я вообще», «мысли вообще». Это «слово», «буква», «воздух», «разговор». Правда, маленькие дети не могут как следует разграничить представления о теле и о субъективных явлениях, смешивают их свойства. Зато это хорошо умеют старшие дошкольники и школьники. Собственно, когда мы задаем вопрос, можно ли разделить (взвесить, подбросить и т. п.) Я, мы задаем вопрос о понятии. Когда же мы спрашиваем, останется ли Я (мысли) после гибели тела, речь идет о другом. Не о «Я вообще», а о «личном Я». Вот тут-то сознание малышей и подменяет «личное Я» на «Я вообще». Мысли, как мысли реального человека, на «мысли вообще». Малыш не осознает, что вопрос изменился по содержанию: из вопроса о соотношении понятий Я и тела превратился в вопрос о соотношении реальных явлений. А отсюда уже неизбежен вывод о бессмертии Я. Ведь понятия-то действительно бессмертны. Вот и получается, что Я и мысли обладают свойствами материальной вещи и в то же время не подвержены гибели. Такой подмены не происходит у старших детей. Они ясно осознают, когда речь идет о «Я вообще», а когда о «реальном Я». Отсюда второй мнимый парадокс: Я и мысли в корне отличны от тела, нематериальны и — гибнут вместе с телом.

Итак, что же дали наши беседы? В предшествующих главах мы обнаружили, что к 10 г. у ребенка исчезает вера в волшебство. Не только на словах, но и на деле. В сознании возникает грань между реальным и сказочным, миром «физики» и миром субъективной, психической жизни. В этой главе мы сделали попытку пойти чуть дальше — обратить взор ребенка от мира природы на его собственный внутренний мир. И увидели, что тут происходит работа ничуть не менее интенсивная. На грани дошкольного и школьного детства у ребенка возникает все более четкое представление о своих субъективных процессах, об их соотношении с телом.

И все же мы приподняли лишь краешек «занавеса», за которым скрыта грандиозная работа детского сознания. Раздвинуть занавес шире — задача не из легких. Но слишком заманчивы перспективы. Соберемся же с силами — и вперед!

Истина — в сомнении

«Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь». Трагедия непонимания, о которой так проникновенно сказал Тютчев, может разделять не только взрослых. Всегда ли мы можем и хотим понять своего ребенка? И дело тут не в недостатке любви. И даже желания. Одного желания мало. Дело в кардинальном различии точек зрения, взглядов на мир. Различии, обусловленном возрастом и опытом.

И все же занавес непонимания, разделяющий сознание ребенка и взрослого, проницаем. В нем есть отверстия и просветы, сквозь которые ребенок и взрослый протягивают друг другу руки. Это и позволяет нам обучать малыша, воспитывать. Иначе дети и взрослые просто не смогли бы общаться. Что же объединяет их?

Разумеется, мир, в котором они живут. Мир людей и созданных ими предметов. Мир природы, мир языка, мир общения. Правда, видят и понимают они его по-разному. Слово «стол» имеет для малыша, играющего под столом, и для взрослого, пишущего на столе, разный смысл. Слово «мама» хотя и относится к одному и тому же лицу, имеет разный смысл для ребенка и для его отца. И все же это один и тот же мир. И значения слов, и опыт ребенка и взрослого, и восприятие этого мира в чем-то согласуются. Это и дает возможность большим и маленьким понимать друг друга.

Но предположим, слово не может помочь — ребенок еще не владеет им. Вот взрослый показывает ему незнакомый предмет и называет: «Часы». Ни механизм, ни социальное назначение предмета годовалому малышу неизвестны. Не исключено, что и форму предмета, и звук, издаваемый им, и цвет его ребенок воспринимает чуть-чуть иначе, чем взрослый. А что же общего, объединяющего в их восприятии? Что позволяет нам думать, будто взрослый и ребенок общаются по поводу одного и того же предмета? Действуют с одним и тем же объектом?