Сумерки богов - Владислав Савин (2014)

Нам говорили о "вундерваффе". Но 18 февраля был полностью разрушен Дрезден. Считается, что это было сделано в ответ на угрозы фюрера применить против русских химическое оружие — по крайней мере, так утверждают англо-американцы. Русские же категорически отрицают свою причастность, даже косвенную, к этому злодейству — и я склонен им верить. Просто потому, что о готовящейся химической атаке стало известно 14 февраля, а на подготовку столь масштабного авиаудара у англо-американцев вряд ли ушло бы меньше недели. Города Германии уже испытывали на себе ужас "огненного шторма", но не было еще ничего подобного по масштабу. Свыше трех тысяч бомбардировщиков налетали на Дрезден пятью волнами — ночь на 18-е, под утро, дважды днем, следующая ночь — этот график был намеренно выбран, чтобы максимально затруднить спасательные работы, убить как можно больше спасателей и почти уже спасенных. И некому было защитить город, истребительные эскадры люфтваффе были обескровлены в воздушных боях над Кюстринским плацдармом. Трагедию усугубило нахождение в Дрездене большого числа беженцев от русского наступления, которые, в отличие от жителей, не были приписаны к "своему" бомбоубежищу в квартале, куда следует бежать при вое сирены. И если потери горожан можно посчитать сравнительно точно, то число жертв среди беженцев не знает никто — считается, что в Дрездене погибло четверть миллиона человек. Это было первое применение американских В-29. И урок нам, что будет, посмей мы применить запрещенное оружие.

Большинство моих сослуживцев, храбрых генералов и офицеров, не решались ничего предпринимать, "до конца выполняй свой долг, и будь что будет!". Говорили, что если мы покажем русским силу нашего сопротивления, то это позволит просить лучшие условия мира. Но я видел, что как только русский стальной каток снова придет в движение, никаких переговоров о мире не будет — нас просто добьют. И предложение Иванова, переданное через Квирнгейма, показалось мне очень заманчивым — условия, по крайней мере, куда более мягкие, чем мы сами выдвигали французам.

Я попросил Квирнгейма устроить мне встречу с русским эмиссаром — чтобы обговорить условия. Мне казалось, что у меня есть еще неделя, ну хотя бы несколько дней.

И тут до меня дошли сведения, что этот мерзавец Достлер учинил в Риме! Сказать, что я был в бешенстве, значит не сказать ничего! Это было просто вопиющим нарушением орднунга — действовать через голову своего командующего, то есть меня! Какие бы полномочия ни имел Вольф, требования Устава не допускают иносказаний: Достлер как командир 75-го армейского корпуса обязан был известить меня и спросить моего дозволения! Мало того что этот негодяй выставил меня как командующего войсками ответственным за это преступление, к которому я не желал иметь ни малейшего отношения! Я был католиком, рожденным в Вюртенберге — хотя в наш просвещенный век это значит не так много, но все же еще значит кое-что! Но он еще и поставил меня перед фактом чисто военных последствий, за которые я, а не он, должен буду ответить перед ОКХ! Что мне делать с дивизиями 2-й итальянской армии, готовыми взбунтоваться в любой момент — если это уже не случилось? И чем заткнуть дыру во фронте, если немецкие войска будут заняты разоружением итальянцев? И если даже это удастся осуществить, куда деть двести тысяч бывших союзников, следует ли считать их военнопленными, если формально войны между Германией и Италией нет?