Весь мир театр - Борис Акунин (2009)

Это, разумеется, был он — с растрепанной челкой, лихорадочно сверкающим взглядом. Дедукция не подвела Фандорина. Но все-таки не обошлось без еще одной неожиданности, помимо электричества. В руке у Девяткина был не нож, не топор, не какой-нибудь вульгарный молоток, а две рапиры с чашеобразными эфесами. Раньше они лежали одной полкой ниже кубка — бутафория из того же спектакля.

— Очень эффектно, — беззвучно похлопал в ладоши Эраст Петрович. — Жаль только, зрителей нет.

Одна зрительница все же была: уже знакомая крыса сидела на прежнем месте, блестела злющими глазками. Должно быть, с точки зрения крысы оба они были невежами, бесцеремонно вторгшимися в ее владения.

Ассистент загородил выход из помещения, рапиры он почему-то держал рукояткой вперед.

— З-ачем же вы свет включили? В темноте было бы проще.

— Не в моих правилах нападать со спины. Отдаю вас на суд Рока, лже-сочинитель. Выбирайте оружие и защищайтесь!

Какой-то он был странный, Девяткин. Спокойный, можно даже сказать, торжественный. Разоблаченные убийцы так себя не ведут. И что за балаган с бутафорским оружием? Зачем?

Рапиру Фандорин тем не менее взял — первую попавшуюся, не разбирая. Мельком взглянул на острие. Таким человека не проткнешь, разве что поцарапаешь. Или шишку набьешь, если как следует размахнуться.

Не успел Эраст Петрович занять оборонительную позицию (то есть даже еще не решил, участвовать ли ему в этой клоунаде), как противник с криком «гарде-ву!» перешел в атаку, сделал стремительный выпад. Если б Фандорин не обладал отменной реакцией, рапира кольнула бы его прямо в грудь, но Эраст Петрович качнулся в сторону. Все же кончик порвал ему рукав и оцарапал кожу.

— Туше! — вскричал Девяткин, смахнув с клинка капельку крови. — Вы мертвец!

Отличный сюртук был безнадежно испорчен, а вместе с ним и рубашка. Не передать, до чего рассердился Эраст Петрович, выписывавший свою одежду из Лондона.

Надо сказать, фехтовал он недурно. Когда-то в юности чуть не лишился жизни на сабельном поединке и после того случая озаботился восполнить опасный пробел в образовании. Фандорин перешел в наступление, обрушив на противника целый каскад ударов. Хотите позабавиться? Так получайте же!

Между прочим, с психологической точки зрения верный способ подавить волю оппонента — одержать над ним победу в каком-нибудь состязании.

Девяткину пришлось туго, но оборонялся он грамотно. Всего однажды Эрасту Петровичу удалось как следует треснуть ассистента плашмя по лбу, да еще разок рубящим ударом прихватить по шее. Пятясь под натиском, помощник режиссера пялился на бледного от злости Фандорина с все большим изумлением. Видимо, не ожидал от драматурга такой сноровки.

Ну, хватит дурака валять, сказал себе Эраст Петрович. Finiamo la commedia.[2]

Двойным захватом подцепил оружие противника, сделал выверт — и рапира полетела в дальний угол. Прижав Девяткина к стене клинком, Фандорин язвительно сказал:

— Довольно театра. Предлагаю вернуться в пределы реальной жизни. И реальной смерти.

Побежденный враг стоял неподвижно, скосив глаза вниз, на приставленное к груди острие. На бледном лбу, где наливалась багрянцем шишка, выступили капли пота.

— Только не надо меня колоть, — хрипло сказал он. — Лучше убейте как-нибудь иначе.

— Зачем же я стану вас убивать? — удивился Фандорин. — К тому же сделать это тупой железкой довольно трудно. Нет, милый мой, вы пойдете на каторгу. За хладнокровное и подлое убийство.

— О чем вы говорите? Я не понимаю.

Эраст Петрович поморщился.

— Милостивый государь, не запирайтесь против очевидных фактов. С театральной точки зрения это выйдет очень с-скучно. Если не вы отравили Смарагдова, с какой бы стати вы стали устраивать на меня засаду?

Ассистент поднял свои круглые карие глаза, захлопал ими.

— Вы обвиняете меня в убийстве Ипполита? Меня?