Моя дорогая жена - Саманта Даунинг (2020)

Во время рекламной паузы Триста поворачивается ко мне:

– Сегодняшний урок отменяется, – роняет она.

– Спасибо, что уведомила меня об этом.

Триста смеется, но видок у нее остается нерадостным. Может быть, ее чем-то расстроил Энди? Может, он совершил какой-то проступок. Я не хочу вмешиваться в их семейные дела. И уже поднимаюсь со стула, когда Триста заговаривает:

– Ты помнишь, что здесь творилось? – спрашивает она меня, кивая головой на телеэкран. – Тогда, когда он убивал?

– Оуэн?

– Ну а кто же еще?

– Конечно, все местные это помнят, – пожимаю я плечами и снова сажусь на стул. – Ты когда-нибудь заглядывала в «Хэтч»? Мы с приятелями тусили там субботними вечерами, и по всем телеканалам только об этом и твердили. Думаю, что…

Триста делает глубокий вдох:

– Я его знала.

– Кого?

– Оуэна Оливера. Я была с ним знакома. – Триста берет бутылку и подливает вина в свой бокал.

– Ты никогда не рассказывала мне об этом раньше.

Она поводит глазами:

– Да гордиться вроде бы нечем, тем более что я с ним встречалась.

– Не может быть!

– Я серьезно…

У меня отвисает челюсть. Без преувеличения.

– А Энди в курсе?

– Нет. И я не собираюсь ему об этом рассказывать.

Я мотаю головой. Я тоже не намерен этого делать, не хочу быть разносчиком сплетен.

– Но как ты с ним…

– Выпей-ка для начала, – подвигает ко мне бутылку Триста. – Тебе не помешает.

* * *

Триста оказалась права. Вино притупило ужас услышанной мною истории.

Она познакомилась с Оуэном Оливером, когда ему было тридцать с небольшим. Триста была на десять лет моложе, с дипломом специалиста по истории искусств, но работала в коллекторском агентстве. Там они и встретились. Оуэн работал в отделе выписки счетов при больнице Святой Марии. Когда пациенты не оплачивали счета, сотрудники отдела обращались в агентство Тристы.

– Это была сволочная работенка, – признается мне Триста. Ее голос уже начал заплетаться от вина. – Я звонила больным людям и требовала у них деньги. Противно и мерзко. Каждый день я чувствовала себя гадиной, делавшей гадости.

А Оуэн убедил ее, что она таковой не была. Впервые они заговорили на эту тему в связи с некоей Линн, которая задолжала больнице больше десяти тысяч долларов. Позвонив ей семнадцать раз, Триста пришла к выводу, что ей дали неверный номер. На звонки все время отвечал старик лет девяноста, явно страдавший деменцией. А Линн было двадцать восемь. И проживала она одна. Так и не установив с ней контакт, Триста позвонила в больничный отдел выписки счетов – проверить номер. На звонок ответил Оуэн.

– Конечно же, мне дали верный номер. Оуэн сказал, что Линн была актрисой, – Триста тяжело вздыхает. – Я испытала такое замешательство, что даже не спросила, откуда он это знает.

Они разговорились. Тристе понравился его голос, ему понравился ее смех, и они договорились о свидании. Триста встречалась с Оуэном шесть месяцев.

– Мы оба любили поесть и выпить, и оба предпочитали смотреть спортивные игры, а не играть в них. Зато много занимались сексом. Хорошим, но не улетным, дух не захватывало. Но… – Триста поднимает палец вверх и очерчивает в воздухе круг, – Оуэн делал такие рулетики с корицей, которые таяли во рту. Вообще он их делал с разными начинками, скатывал из теста, поливал топленым маслом, а затем добавлял смесь корицы с сахаром… – на мгновение Триста вперивает взгляд в никуда. Затем медленно возвращается к рассказу: – Да, рулетики с корицей были хороши. Они были совершенно отпадные. И Оуэн казался совершенно нормальным. Разве что работал клерком в больничном отделе счетов.

Моя собеседница опускает глаза и улыбается. Но не обычной улыбкой, а полной отвращения и устремленной внутрь себя. А потом Триста резко поднимает голову и заглядывает мне прямо в глаза: