Господин Изобретатель. Часть I - Анатолий Подшивалов (2020)

По дороге братец Иван, вместо того, чтобы благодарить, стал упрекать меня в том, что я рекомендовал ему назвать шелк «царьградским», и из-за этого его чуть на каторгу не упекли. Возразил ему, что все, что я сказал для его освобождения, а именно, что шелк покрасили русской краской и красильщики сделали это в Москве, мол, допросите свидетелей – он мог бы сказать и сам. А то, что у него документов на товар нет – так это его вина, любой может обвинить его, что товар краденый и ничего с этим не поделать. Где бумаги-то, купец? И, вообще, гони деньги сейчас, оказывается, товар давно покрашен и продавался, а ты мне заливал, что его только красят. Нажился на мне, а еще брат называешься… Всё, гони 2000 целковых и разбежались, гонорара за защиту не прошу, а надо бы, аванс учтен при расчете. Попрошу наличными и сегодня! И не надо заливать, что товар не до конца продан, ты, может, специально решил последний аршин придержать, а так уже пять раз на мне цену своего шелка отбил и давно в прибыли, даже с непроданным остатком.

— А ты откуда знаешь? — открыл рот простодушный Ваня.

— Сорока на хвосте принесла. В полиции сказали. Так что, если мне задержишь оплату, я им скажу, что выгородить братца хотел, а так, контрабандный шелк-то, документов нет, вот и решили покрасить, чтобы замаскировать и быстро продать. Так что пойдешь ты, любезный братец, по Владимирке, гремя кандалами, аж на остров Сахалин. В общем, так, жду денег до вечера, а потом не отвечаю… В полиции с тебя больше стрясут – сумму-то они знают.

Кто не спрятался – я не виноват.

По возвращении домой на меня набросилась маман, ругая последними словами.

Из потока слов выходило, что я подбил на аферу простодушного Ваню и довел его до тюрьмы. Что я неблагодарная скотина и сколько со мной ни возятся, толку от меня нет. Службу я потерял, работать не хочу, нового места не ищу и сижу у нее на шее. Герман, немчура проклятая, сбил меня с толку и я с ним занимаюсь подозрительными опытами и она не удивится, если выяснится, что я связался с бомбистами.

Я не стал говорить ни слова в свое оправдание, прошел к себе в комнату и, не раздеваясь, лег на постель. И где Шурка, что-то, ни при визите к деду, ни в полиции я его не ощущал и он никак себя не проявлял, сидел тихо, как мышь под веником. А ведь мог бы помочь в разговоре с полицейским, а так это был только мой экспромт и не уверен я, что здесь можно было бы опротестовать дачу показаний под давлением и отказаться от них в суде. Где была юридическая поддержка? Тут я сообразил, что чувствую какое-то всхлипывание в голове.

— Саша, ты что, плачешь?

— Зачем они так, шеф!? Я ведь все знаю! Вы правильно все делали, я бы так не мог, и у деда и в полиции. Но я никогда не думал, что Иван и, особенно, матушка так поступят – обвинят меня во всех грехах, хотя сами не безгрешны, совсем наоборот. То, что Иван гуляет и проматывает деньги, я догадывался. То, что матушка живет совсем не по средствам – тоже. Но дать мне пятачок на свечку, когда я все деньги, до копейки, отдавал ей – это слишком. Она на свои наряды десятки рублей тратит, а то и сотню в месяц может отдать, не задумываясь. После того как дом и лавки продали, деньги утекли как сквозь пальцы, и не на долги, там меньшая часть была, а большая часть вырученных от продажи денег – вообще неизвестно куда делась. При этом прислуге уже за полгода не плачено, а там на двоих всего-то десятка в месяц при столе и жилье, а что за жилье, ты и сам знаешь – темный чулан. В продуктовой лавке, у булочника, мясника и молочника – везде мы должны, все берем под запись.