Головокружение - Франк Тилье (2015)

Прежде чем Пок испустил дух, я повернулся на другой бок и посмотрел ему прямо в глаза. В неподвижных зрачках с безжалостным бесчувствием отразился последний образ: образ хозяина, который его убивает.

А потом его сердце остановилось.

Тот-в-кого-превратился-Пок снова стал моим Поком.

Плоть живет за счет плоти, за жизнь платишь жизнью. Мой пес умер, а я продолжил жить. Так всегда случалось, с самого моего детства.

Все, кто меня окружал, уходил, а я оставался.

28

Они старались продлить оставшиеся дни, поедая те куски, которыми раньше пренебрегали. К примеру, на руках и ногах оставалось еще мясо, которое можно было отделить от костей. Они пытались вырезать язык у трупа, но проглотить его не могли.

Пирс Пол Рид. Живые: История спасшихся в Андах (1974)

Со мной кто-то говорил. Я слышал, но ответить не мог. У меня внутри все почернело, и было такое ощущение, что мне на затылок льют свинец и он медленно сковывает все тело. На мертвую собаку я больше не смотрел: не мог. С дикой болью в ногах, с ободранными руками и с мушками в глазах, я вошел в палатку.

Мне было больно жить.

На меня напало полное безразличие. В душе я больше не вел счет времени. Я оплакивал Франсуазу, Клэр и Пока. Я оплакивал мать. Единственных, кто для меня что-то значил.

Время шло. Фонарь освещал пустую бутылку из-под водки, стоящую у меня между ног. Я, как никогда, был близок к пределу. Достаточно было бы спокойно заснуть, не залезая в спальник, почти с полной с уверенностью, что не проснешься. Уйти без страданий.

Однако что-то во мне еще сопротивлялось. Какая-то неосознанная энергия тащила меня обратно в жизнь. Нет. Засыпать я не стану. Жить до самого последнего вздоха.

Завернувшись в спальник, Фарид смотрел на меня со слабой улыбкой, и его растрескавшиеся от лихорадки губы непрестанно шептали: «Спасибо… Спасибо…» Ему было бы так просто сдаться и уйти из жизни, но он цеплялся за свое земное существование. Я подошел к нему и тихо сказал:

– Ты как-то сознался, что жалеешь о том, что сделал мне. О чем ты говорил?

– Я… я никогда этого не говорил…

– Нет, говорил… Расскажи, я тебя прошу.

– Скажи-ка… Мне вот что хотелось знать… Когда ты был молодым и твой отец тебя лупил почем зря… И потом, когда ты терся об мою спину… Ты был гомиком или бисеком, а?

Я отвернулся, стиснув зубы. Из галереи донеслось какое-то потрескивание. Мы сразу его узнали, и языки у нас мгновенно набухли. Так скворчит мясо в раскаленной кастрюле. Черт побери, я просто залился слюной, как охотничья собака при звуке колокольчика. У меня даже нет больше сил ненавидеть себя.

Плоть живет за счет плоти, за жизнь платишь жизнью. Я без конца повторял эту фразу, я ею заболел. Она меня поддерживала, она так здорово подводила итог эволюции видов и доходчиво объясняла, что жизнь существует, потому что существует ее противоположность. И одно необходимо другому.

Ну вот вернулся Мишель, возле палатки послышались его тяжелые шаги. Пламя горелки колыхалось в такт его движениям. Мой язык быстро пробежал по губам: против павловского рефлекса не попрешь. Мне стало стыдно. Фарид приподнялся на локтях, от лихорадки он был весь красный как рак, а глаза превратились в две желтые точки.

Мишель медленно поставил на землю погашенную лампу, две дымящиеся тарелки и кастрюлю. Из-под маски несло алкоголем, – должно быть, он принял изрядную дозу у себя в пресловутом «холодильнике». Руки у него были замараны смертью Пока. Невероятный запах жареного мяса распространился повсюду и обжег мне ноздри. Запах сладостный и чудовищный. Если бы у меня оставались силы, я бы вскочил и убежал.