Мёртвое озеро - Рэйчел Кейн (2018)

Выражение его лица не меняется, а вот поза – да: он подается чуть вперед, стойка делается немного более агрессивной. Я скорее чувствую, чем вижу это. Вспоминаю то, что Коннор сказал по дороге домой: это сыновья Грэма избили моего сына. Я гадаю, чему именно они могли научиться от своего отца. Я хочу поверить этому человеку: он носит полицейский значок, он единственный, кто действительно стоит между мною и злыми людьми, которые жаждут напасть на меня. Но, глядя на него, я не уверена, что готова на такой шаг.

Может быть, я больше не могу доверять никому. Я не умею разбираться в людях.

– Хорошо, – отзывается Грэм, хотя явно так не думает. – Заприте двери и включите сигнализацию. Она передает сигнал в участок?

«Тебе самому будет легче ее проигнорировать?»

– Она звонит непосредственно туда, – говорю я. – Но если электричество отключится, она отключится тоже.

– А что насчет комнаты-убежища? – Я ничего не говорю, просто смотрю на него. Грэм пожимает плечами. – Хотел убедиться, что у вас будет способ позвать на помощь, когда вы окажетесь в ней. Мы не сможем помочь, если не будем знать, что вы там.

– Туда проведена отдельная телефонная линия, – говорю я ему. – С нами все будет в порядке.

Полицейский видит, что я больше ничего не скажу на эту тему, и наконец кивает и направляется к двери. Я открываю ее и вижу, что он уходит, стараясь не смотреть на изуродованный фасад нашего дома. Закрыв дверь, я делаю вид, что все нормально – настолько, насколько может быть. Ввожу шифр сигнализации, и тихое попискивание сигнала унимает в моей душе беспокойную дрожь, которую я до этого момента даже не ощущала. Запираю все замки и стою, прислонившись спиной к двери.

Ланни сидит на диване, подобрав колени к груди и обхватив их руками. Снова защитная поза. Коннор прижался к ней. На подбородке у дочери виднеются потеки крови, и я иду в кухню, смачиваю водой полотенце для рук и возвращаюсь, чтобы аккуратно вытереть ей лицо. Когда я заканчиваю с этим, Ланни отбирает у меня полотенце и точно так же молча обтирает мое лицо. Я даже не подозревала, что на мне столько крови: белая ткань полотенца покрывается ярко-красными разводами. Коннор – единственный, кому не требуется умывание, поэтому я откладываю полотенце и сажусь рядом с детьми, обнимая их и медленно покачиваясь вместе с ними из стороны в сторону. Нам нечего сейчас сказать.

Да и не нужно.

Наконец я поднимаю испачканное полотенце и споласкиваю его холодной водой над раковиной, а Ланни подходит, хватает пакет апельсинового сока и жадно пьет. Потом Коннор берет пакет у нее. Мне даже не хватает сил сказать им, чтобы воспользовались стаканами. Я просто качаю головой и пью воду – много воды.

– Хотите есть? – спрашиваю я детей, и оба что-то бормочут в знак отрицания. – Хорошо. Тогда идите спать. Если я буду вам нужна, то говорю заранее: сейчас я пойду в душ, а потом останусь ночевать здесь, в гостиной. Ладно?

Дети не удивлены. Думаю, они помнят, как после моего оправдательного приговора и до того, как мы покинули Канзас, я каждую ночь спала на старом диване в пустой гостиной съемного дома, с пистолетом под боком. Нам в окна летели кирпичи, а один раз стекло разбила бутылка зажигательной смеси, по счастью, не загоревшейся. Вандализм постоянно присутствовал в нашей жизни, пока мы не переехали во второй раз.

И тогда, как и сейчас, я знала, что не могу надеяться на помощь соседей. Или полиции.