Поначалу Микаэль не понял, что эта фраза в приказном тоне обращена именно к нему. Но когда он огляделся по сторонам, то убедился, что вокруг никого нет и что, стало быть, этот призыв относится к нему.

– Я – Изабелла Вангер, – представилась женщина.

– Привет! А меня зовут Микаэль Блумквист.

Он протянул руку, но она сделала вид, что не заметила ее.

– Это вы копаетесь в наших семейных дрязгах?

– Это со мной Хенрик Вангер заключил контракт, чтобы я помог ему написать книгу об истории его семьи.

– Вас это не касается.

– Что вы имеете в виду? То, что Хенрик Вангер предложил мне контракт, или то, что я его подписал? В первом случае я уверен, что решать Хенрику, а во втором – мне.

– Вы понимаете, что я имею в виду. Мне не нравится, когда чужие копаются в моей жизни.

– Что ж, лично я не буду копаться конкретно в вашей жизни. Обо всем остальном вам придется договариваться с Хенриком.

Вдруг Изабелла Вангер подняла трость и ткнула наконечником в грудь Микаэля. Толчок был несильным, но от неожиданности журналист отступил.

– Держитесь от меня подальше.

Изабелла Вангер развернулась и проследовала к своему дому. Микаэль застыл. Его не покидало ощущение, будто он только что повстречался с персонажем какого-нибудь сериала. Взгляд его скользнул по окнам кабинета Хенрика. Стоя с кофейной чашкой в руках, тот приподнял ее, показывая, что пьет за здоровье Микаэля. Блумквист развел руками, покачал головой и направился в кафе Сусанны.

За первый месяц пребывания в Хедебю Микаэль предпринял лишь одну поездку – к бухте озера Сильян. Он позаимствовал у Дирка Фруде «Мерседес» и отправился через снежные пейзажи, чтобы повидаться с инспектором уголовной полиции Густавом Мореллем. Микаэль пытался составить себе представление о нем, опираясь на материалы полицейского расследования. Его встретил еще вполне крепкий старик, который, правда, передвигался очень медленно и говорил не торопясь.

Микаэль привез с собой блокнот, в который записал около десятка вопросов, возникших у него во время чтения полицейских материалов. Морелль обстоятельно ответил на каждый из них. В конце концов Микаэль отложил блокнот и признался, что вопросы эти были лишь поводом для встречи с вышедшим на пенсию инспектором. На самом деле ему очень хотелось задать единственный важный вопрос: было ли в расследовании что-нибудь, не отразившееся в материалах дела? Может быть, у Морелля в то время возникла какая-нибудь идея? Или интуиция подсказывала ему что-нибудь, чем он мог бы поделиться?

Поскольку Морелль, как и Хенрик Вангер, все эти тридцать шесть лет размышлял над загадкой исчезновения Харриет, Блумквист полагал, что его визит будет воспринят с некоторой долей скептицизма: нате вам, явился какой-то новичок и бродит по зарослям, в которых сам Морелль когда-то заплутал. Однако Микаэля восприняли без всякой враждебности. Морелль аккуратно набил трубку и чиркнул спичкой.

– Да, конечно, кое-какие мысли у меня возникали. Но они такие нечеткие и расплывчатые, что я даже и не знаю, как их лучше сформулировать.

– А как вы полагаете, что же все-таки произошло с Харриет?

– Я думаю, ее убили. Тут я солидарен с Хенриком. Это единственная прочная версия. Но что правда, то правда – мы так и не докопались до мотива. Я считаю, что ее убили по какой-то определенной причине – причем убийца не был психом, насильником или кем-то в этом роде. Если б мы докопались до мотива, то вычислили бы, кто ее убил.

Морелль задумался.

– Убийство могло быть совершено спонтанно. Я имею в виду, кто-то мог воспользоваться случаем, когда после аварии началась та кутерьма. Убийца спрятал труп и вывез его позже, пока мы блуждали по окрестностям.

– Значит, убийца был чрезвычайно хладнокровен.