Пентаграмма - Ю. Несбё (2009)

Вид оттуда открывался замечательный, но воздух был таким же жарким и душным, как и внизу, на улице. Косые лучи заходящего солнца прошивали город и тонули в Бьёрвике — районе, который готовился сменить привычные шоссе, склады и пустующие дома на оперу, гостиницы и элитное жилье. Богатство собиралось подмять под себя весь город. Харри вспомнился сюжет про африканского сома — большую черную рыбу, которой в засуху не хватает ума перебраться в водоемы поглубже, и ее ловят руками в вонючих, постепенно высыхающих лужах. Строительство уже началось: на фоне закатного неба высились жирафьи силуэты башенных кранов.

— Будет просто супер! — Том подошел совершенно неслышно.

— Поглядим. — Харри затянулся сигаретой. Он не совсем понимал, о чем речь.

— Тебе понравится, — заверил Волер. — Главное привыкнуть.

Харри представил себе, как в грязном, пересохшем водоеме сомы бьют хвостами, беззвучно разевают рты, пытаясь привыкнуть жить без воды.

— Мне нужен ответ, Харри, нужно знать: с нами ты или нет.

Захлебнуться воздухом… Пожалуй, такая смерть для сома — не хуже других. Захлебнуться — это даже относительно удобно.

— Звонила Беата, — сообщил Харри. — Она проверила отпечатки пальцев в телемагазине. Нет ни одного отчетливого, а владелец магазина ничего не помнит.

— Жаль. Эуне говорит, в Швеции к забывчивым свидетелям применяют гипноз. Надо бы взять на вооружение.

— Надо бы.

— После обеда пришли интересные результаты от патологоанатомов о Камилле Луен.

— Хм?

— Оказывается, она была беременна. Второй месяц. Но никто из знакомых, кого мы допросили, не догадывается, от кого мог быть ребенок. Вряд ли это имеет отношение к убийству, но информация интересная.

— Хм…

Они постояли молча. Волер подошел к перилам, облокотился.

— Харри, я знаю, что ты меня не любишь. Я и не прошу меня любить. Но раз уж мы работаем вместе, надо больше доверять друг другу, быть более открытыми…

— Открытыми, говоришь?

— Да. Удивлен?

— Немного.

Том Волер улыбнулся:

— А ты попробуй. Что ты хотел бы знать обо мне? Спрашивай о чем угодно.

Харри подумал, а потом сказал:

— Хорошо. Я хотел бы знать, что заставляет твои шестеренки работать.

— То есть?

— То есть что заставляет тебя просыпаться утром и делать то, что ты делаешь? Зачем все это? Какая у тебя цель?

— Я понял. — Теперь наступило время задуматься Тому. Он долго молчал, потом указал на краны. — Видишь их? Мой прапрадед приехал сюда из Шотландии. Всем его богатством были шесть сатерлендских овец и письмо из абердинского цеха каменщиков. Этого хватило, чтобы его приняли в цех в Осло. Он участвовал в строительстве домов вдоль Акерсельвы и восточнее — вдоль железной дороги. Они стоят до сих пор. Его дело продолжали дети. Потом — внуки. Так очередь дошла до моего отца. Прадед взял норвежскую фамилию, но, когда мы переехали в западную часть города, отец сменил ее на прежнюю — Волер. Wall — стена. Звучит, может, и не слишком гордо, но отец считал, что для будущего судьи она подходит больше, чем Андерсен.

Харри с удивлением посмотрел на Волера:

— Так ты собирался стать судьей?

— Да, когда поступал на юридический, и стал бы, если бы не случай.

— Какой случай?

Волер пожал плечами:

— Несчастный. На производстве. Отец погиб. И вот что странно: когда умирает отец, понимаешь, что дороги в жизни ты выбирал не для себя, а для него. И я понял, что с другими студентами на юридическом не имею ничего общего. Я был наивным идеалистом. Верил, что мы будем высоко нести знамя справедливости и создавать современное правовое государство. А выяснилось, что большинству просто нужна степень и место, на котором можно зарабатывать достаточно, чтобы нравиться девчонкам в Уллерне. А, да что я тебе говорю, ты ведь и сам учился на юриста…

Харри кивнул.