Пентаграмма - Ю. Несбё (2009)

— Наверное, у меня это в крови, — сказал Волер. — Я всегда любил строить. Что-нибудь большое. Когда я был еще совсем маленьким, то строил из конструктора огромные замки — намного больше, чем у остальных детей. А на юридическом понял, что я другой, не такой, как эти людишки с мелкими мыслишками, и через два месяца после похорон пошел поступать в полицейскую академию.

— И стал лучшим из выпуска, если верить слухам.

— Одним из лучших.

— Что же, в полиции у тебя получилось построить свой замок?

— Нет, Харри, не получилось. Ни у кого не получается. В детстве, чтобы мои постройки были выше, я отнимал детали конструктора у других. Весь вопрос в том, что ты хочешь построить. Жалкую маленькую лачугу для жалкой маленькой жизни — или театры и соборы, величественные здания, которые будоражат воображение, заставляя тянуться к возвышенному. — Волер провел рукой по перилам. — Возводить соборы — это призвание, Харри. В Италии каменщиков, погибших при их строительстве, почитали как мучеников. Хотя сооружали соборы на благо человечеству, все до единого они стоят на человеческих костях и крови — так говаривал мой дед. И так будет всегда. На крови моей семьи стоит не одно здание, которое видно отсюда. А мне хочется большей справедливости. Для всех. И я буду использовать те строительные материалы, которые сочту нужными.

Харри посмотрел на огонек своей сигареты:

— И я — тоже строительный материал?

Волер улыбнулся:

— Можно было бы выразиться более деликатно, но мой ответ — да. Если тебе будет угодно. У меня есть варианты… — Он не договорил, но Харри догадывался о продолжении: «…а у тебя — нет».

Глубоко затянувшись, он тихо спросил:

— А если я соглашусь?

Волер поднял бровь и изучающе посмотрел на Харри. Потом ответил:

— Получишь первое задание, которое выполнишь в одиночку, не задавая вопросов. Все до тебя проходили через это. Испытание на верность.

— И в чем оно состоит?

— Со временем все узнаешь, но придется сжечь кое-какие мосты.

— Означает ли это нарушение норвежских законов?

— Разумеется.

— Ага, — сказал Харри. — Чтобы у вас что-то против меня было и не возникало соблазна вас выдать.

— Я бы сказал это иначе, но суть ты уловил.

— А о чем речь? О контрабанде?

— Сейчас я тебе ответить не могу.

— А откуда тебе знать, вдруг я «крот» из ОСО?

Волер перегнулся через перила и показал вниз:

— Видишь ее, Харри?

Харри подошел к краю площадки и взглянул на парк. На зеленой траве еще лежали загорающие.

— В желтом купальнике, — подсказал Волер. — Хороший цвет, правда?

Внутри у Харри скрутило, и он резко выпрямился.

— Ты о нас плохо думаешь, — сказал Волер, продолжая смотреть вниз. — Мы следим за теми, кто нужен нашей команде. Она хорошо держится, Харри, но нужно ей то же, что и большинству женщин. Мужская забота, внимание. А времени у тебя немного: такие дамы недолго бывают одинокими.

Харри выронил сигарету, и та полетела вниз, отмечая свой путь шлейфом искр.

— Вчера по всей Восточной Норвегии передавали пожарное предупреждение, — заметил Волер.

Харри не ответил, только вздрогнул, когда собеседник положил руку ему на плечо.

— Чтобы показать нашу добрую волю, я даю тебе два дня. Если за это время ответа от тебя не будет, предложение теряет силу.

Холе сглотнул раз, другой, пытаясь выговорить одно только слово. Но язык не слушался, во рту пересохло хуже, чем при африканской засухе.

Наконец у него получилось.

— Спасибо.

Беате Лённ работа нравилась. Нравилась рутина и надежная размеренность. Она знала, что талантлива, и знала, что это знает вся служба криминалистической экспертизы на Кьёльберг-гате, дом 21. Работа была единственной важной составляющей ее жизни — ради нее она и вставала по утрам. Все остальное просто заполняло перерывы.