За мгновения до... - Виктория Мальцева (2020)

— Тогда не нервируй меня! — заявляет.

Мы молчим, но эта тишина ни для одного из нас не кажется дискомфортной. Наверное, потому что мы слишком плотно вжаты друг в друга.

Обдумав свои мысли, Дамиен аккуратно разворачивает меня лицом к себе и сообщает своё решение:

— Я не могу сегодня! Это не так просто… — зависает на мгновение и выдыхает, — быть с невинной девушкой! — скалится.

Спустя секунду уточняет с улыбкой:

— Девственницей!

— И что? Это как секс с гуманоидом? У нас физиология другая или анатомия?

Лучший ответ разъярённой мне — это поцелуй в губы, и Дамиен это уже давно понял. Он целует долго, с чувством, так же, как и всегда сладко, но всё же иначе. По особенному. Так, словно во мне вдруг обнаружилась хрупкость, о которой не знали раньше.

— Это большая ответственность — быть первым! — улыбается как пришибленный.

Я бы сказала, что у меня отвисла челюсть от этого заявления, но главный шок был ещё впереди:

— А для меня это будет важно вдвойне: потому что я хочу быть первым и последним!

Глава 42. Роковая запись или самый край обрыва

Дамиен

В то утро она пошутила. Шутка, которую не назовёшь неудачной. Шутка, которая открыла мои глаза на фундаментальную проблему.

Ева взбирается на меня верхом, в её глазах азарт, голод, тысячи откровенных намерений. Губы разминают одна другую, язык облизывает верхнюю в таком растянуто-ожидающем действе, что мой пах отзывается болью. Вряд ли она намеренно соблазняет меня, скорее, это неосознанный жест отчаянной девчонки, вдохновлённой витриной в лавке итальянского мороженщика.

— Ты смотришь на меня так, будто сейчас съешь! — признаюсь.

— Кажется, я чувствую себя так, словно вот-вот тебя съем! — соглашается.

— Приятного аппетита!

— Спасибо. Взаимно!

Спустя время добавляет:

— Надеюсь, происходящее не часть продуманной особо изощрённой игры, и ты не метишь добыть простынь после нашего первого секса, чтобы выиграть пари века?

Шутка больно резанула, и я ответил первое, что пришло в голову:

— Ты слишком много читаешь трэшевой литературы, Ева. Не будь такой подозрительной.

— Да? — странно проникает в меня взглядом, будто под кожу лезет.

— Да, — отвечаю, а сам чувствую, как леденеют руки, лежащие на её талии.

Холод от них расползается по телу и доходит до мозга: она не доверяет. Принимает правила игры, пока сам процесс ей интересен. Что будет, когда он иссякнет?

Меня распирает внезапно острое желание скинуть её с себя, но я не решаюсь. Боюсь! С ужасом взвешиваю последствия: Ева не Мелания, ей нельзя говорить, что вздумается — каждый взгляд, вздох, фраза под строжайшим контролем. Абсолютно всё подвергается критическому анализу и проверке на безопасность.

«Ева…» — зову мысленно. «Моя Ева, ты моя только потому, что я уже весь и без остатка твой. Так не разрушай же меня!».

В школу мы едем молча, в тишине возникшей утром дистанции. И от этой тишины мне физически больно.

Выйдя из машины, я беру её за руку и замечаю усмешку. Меня бросает в жар, мозг лихорадочно пытается найти ошибку, но никак не может. Из-за чего она такая? Что я сделал не так? Война в детстве? Или вся эта история с Днём Рождения Мел? Так, её уже не исправить. А жить хочется! Жить так сильно хочется! Особенно теперь, когда понял, что это такое — жить.

В коридоре перед дверью в её класс по французскому не выдерживаю: обнимаю, прижимаю к себе покрепче, нахожу губы и целую. А она опять за своё:

— Конспирация? Алиби?

Мне больно и на языке вертится: «Да, Ева. Всё на благо проекта «Ева и её репутация!». Но вместо этого мой рот произносит:

— Просто хотелось поцеловать. Я ведь не увижу тебя час. Целый час…