Стеклянные дома - Луиза Пенни (2019)

Вышагивая по залу суда, Залмановиц наблюдал за спокойным человеком на свидетельском месте и не мог обнаружить никакой видимой неприязни со стороны Гамаша. Хотя настороженность чувствовалась.

Лишь нависшая над всеми серьезнейшая угроза вынудила Армана Гамаша обратиться к человеку, который ему не нравился и которому он не доверял, но который обладал уникальными возможностями для того, чтобы помочь.

Это была самая необычная встреча за всю карьеру Залмановица.

Гамаш прилетел в Монктон, а оттуда приехал в Галифакс на машине, тогда как Залмановиц прилетел в Галифакс напрямую.

Они обедали в столовой на берегу – в жалкой забегаловке даже по сомнительным стандартам докеров и рыбаков, окружавших их.

И там, в тени кораблей, отправляющихся в порты по всему миру, старший суперинтендант Квебекской полиции изложил свой план главному прокурору Квебека.

Закончив и чувствуя свою полную и абсолютную уязвимость, он замолчал в ожидании. Его напряжение выдавала лишь легкая дрожь правой руки.

Главный прокурор сидел пораженный. Ошеломленный гордыней этого человека. Масштабом его плана. Его глупостью, граничащей с гениальностью, когда он решил обратиться к последнему человеку на земле, у которого может возникнуть желание помочь. И просить не только о помощи.

– Вы просите меня положить конец моей карьере.

– Почти наверняка. А я покончу со своей.

– Ваша началась совсем недавно, – напомнил ему Залмановиц. – Вы только что вернулись из отставки. Вы пребываете в звании старшего суперинтенданта какие-то доли наносекунды. Сомневаюсь, что вы знаете, где на вашем этаже расположен туалет. А я тридцать лет в прокуратуре. Я возглавляю долбаную прокуратуру всего Квебека. А вы предлагаете не только пустить все это коту под хвост, но и рискнуть тюремным заключением? Как минимум оказаться в унизительной ситуации? Вы хотите, чтобы я разрушил всю мою карьеру и опозорил семью?

– Да, пожалуйста.

Гамаш выглядел таким искренним, когда произносил эти слова, но внезапно его лицо расплылось в улыбке. И все же Залмановиц несколько мгновений пребывал в убеждении, что это своего рода злокозненный план с целью избавиться от него. Привести его к саморазрушению. Вынудить его совершить нечто если не абсолютно противозаконное, то уж точно неэтичное.

Что повлечет за собой не только его увольнение, но и уничтожение.

Но, вглядевшись в эти глаза, в это лицо, Залмановиц понял, что Гамаша можно обвинить в чем угодно, только не в жестокости. А то, о чем думал Залмановиц, иначе как жестокостью и не назовешь.

Арман Гамаш говорил серьезно.

– Мне нужно прогуляться, – сказал прокурор и, когда Гамаш сделал попытку подняться, положил сильную руку ему на плечо. – В одиночестве.

Он долго, очень долго ходил туда-сюда по пирсу. Мимо громадных контейнеровозов. Вдыхал запах водорослей, ржавчины, рыбы.

Долго ходил взад-вперед.

Если он согласится на это, то никому не сможет сказать. Даже своей жене. До тех пор, пока все не кончится.

И кто знает, может быть, люди поймут. Поймут, что «почему» важнее, чем «как».

Но, ввязываясь в это дело, он не мог не понимать последствий. Если он согласится, если он пойдет вместе с Гамашем, то его ждет скорый конец. Он окажется у позорного столба. И по заслугам.

Предложение Гамаша противоречило всем его убеждениям, всем принципам. А если уж говорить по справедливости, то и всем убеждениям Гамаша.

Угроза была настолько велика, что от них обоих требовалось пожертвовать своими самыми глубокими убеждениями.

Будет ли он сожалеть о союзе с Гамашем? Будет ли сожалеть об отказе заключить с ним союз?

Каковы шансы на успех? Он понимал, что невысоки. Но если он не попытается, то шансы станут равны нулю.