Жестокие слова - Луиза Пенни (2015)

Всей душой он жаждал поскорее закрыть дверь и вернуться к работе. Он весь день брал кисть, подходил к полотну, но руки у него опускались, и он опять отходил. Вроде бы картина еще не закончена. Или закончена? Питер пребывал в замешательстве. Что скажет Клара? Что скажут его почитатели? Критики? Он никогда прежде не делал ничего подобного. Ну, почти никогда. И уж точно, если считать от детства.

Он никогда никому не сможет показать это.

Над его творением сейчас можно только посмеяться.

Картине требовалось больше определенности, больше деталировки. Больше глубины. Того, что его клиенты и сторонники привыкли от него ждать. Того, что они покупали.

В этот день он десятки раз поднимал кисть и опускал ее. Такого с ним никогда еще не случалось. Бывало, он как завороженный смотрел на Клару, которую раздирали сомнения, но после внутренних борений она все же выдавала какое-нибудь маргинальное произведение. Свой «Марш счастливых ушей», серию, вдохновленную стрекозиными крыльями, и, конечно, свой шедевр — серию «Воинственные матки».

Это было следствием вдохновения.

Нет, у Питера таких проблем не возникало. Он был дисциплинированнее. Он планировал каждую работу, выписывал и рисовал к ней эскизы, за много месяцев зная, какой будет результат. Нет, ни на какое богоданное вдохновение он не полагался.

До этого дня. Теперь он приходил в студию с поленом, аккуратно разрезанным, чтобы были видны годовые кольца. Он взял увеличительное стекло и использовал его так, чтобы увеличивать каждую крохотную часть, делая ее неузнаваемой. Как он говорил художественным критикам на своих многочисленных вернисажах, это была аллегория жизни. Он говорил о том, как мы бесконечно увеличиваем реальность, пока она не становится неузнаваемой.

Они все это принимали. Но на сей раз не сработало. Ему не удалось понять простую истину. И он взамен написал эту картину.

Когда Клара оставила Питера, тот рухнул на свой стул и посмотрел на полотно на мольберте, вызывавшее у него такие затруднения; он беззвучно повторял про себя: «Я блестящий художник. Я блестящий…» Потом он тихо (не то что Клара — он сам не услышал этих слов) прошептал: «Я лучше Клары».

* * *

Оливье стоял на террасе перед бистро и смотрел на темный лес на холме. Три Сосны были окружены лесом, он только сегодня обратил на это внимание.

Значит, хижину в лесу нашли. Он молился о том, чтобы она не была найдена. Но теперь это случилось. И в первый раз со дня его приезда в Три Сосны он почувствовал, как темный лес смыкается вокруг него.

* * *

— Но если все это, — Бовуар повел рукой, показывая на содержимое хижины, — бесценно, то почему убийца не унес эти вещи?

— Я сам думал об этом, — сказал Гамаш, удобно усевшись в большом кресле у пустого камина. — Для чего было совершено это убийство, Жан Ги? Зачем убивать человека, который несколько лет, а может, десятилетий вел тихую, незаметную жизнь в лесной чаще?

— А зачем куда-то тащить мертвое тело, вместо того чтобы оставить его здесь? — Бовуар сел в кресло напротив шефа.

— Если только тело не было ценнее всего остального.

— Тогда зачем оставлять его в старом доме Хадли?

— Если бы убийца оставил тело здесь, мы бы его никогда не нашли, — неуверенно возразил Гамаш. — Никогда бы не узнали, что произошло убийство.

— Но зачем убивать человека, если ты не забираешь его сокровища?

— Сокровища?

— А что же это, если не сокровища? Бесценные вещи в лесной чаще. Это зарытое сокровище, только зарыто оно не в земле, а в лесу.

Однако убийца оставил сокровище здесь. А вместо него забрал из хижины единственное, что ему было нужно. Забрал человеческую жизнь.

— Вы обратили на это внимание?

Бовуар поднялся и подошел к двери. Открыв ее, он показал вверх. Вид у него при этом был изумленный.

Там на косяке над дверью висел номерной знак.

16