Жестокие слова - Луиза Пенни (2015)

— Нет. Я первый клиент в гостинице и спа-салоне Марка. Впрочем, не думаю, что мне понадобятся медицинские услуги. — Он соизволил улыбнуться. Как и у большинства непреклонных людей, выражение его лица менялось, когда он улыбался.

Гамаш не смог скрыть удивления.

— Я знаю, — согласился Жильбер. — Вообще-то, остаться меня пригласила Доминик, хотя она и высказала предположение, что, возможно, я захочу быть…

— Рассудительным?

— Незаметным. Поэтому я пришел сюда.

Гамаш сел в кресло:

— Почему вы приехали к сыну именно теперь?

Все обратили внимание, что Жильбер и труп появились практически одновременно. И опять перед мысленным взглядом Гамаша предстала хижина с ее двумя удобными креслами у камина. Может быть, два этих пожилых человека сидели в тех креслах воскресными вечерами? Говорили, спорили? Бранились, дрались?

Винсент Жильбер посмотрел на свои руки. Руки хирурга. Руки, которые держали сердца. Латали их. Снова заставляли биться. Возвращали к жизни. Эти руки теперь дрожали, тряслись. Он почувствовал боль в груди.

Неужели у него инфаркт?

Он поднял взгляд и увидел, что этот крупный, уверенный в себе человек смотрит на него. И он подумал, что если у него случится инфаркт, то этот человек, вероятно, поможет ему.

Как рассказать о его жизни в Лапорте среди мужчин и женщин, страдающих синдромом Дауна? Поначалу он думал, что его работа состоит в том, чтобы следить за их физическим состоянием.

Помогать другим.

Гуру говорил ему, что именно это он и должен делать. Он долгие годы провел в обители в Индии, и наконец гуру заметил его присутствие. Он прожил там почти десять лет в обмен всего на два слова.

«Помогай другим».

И он делал это. Он вернулся в Квебек и присоединился к брату Альберу в Лапорте. Чтобы помогать другим. Ему никогда, ни разу не приходило в голову, что и они могут помогать ему. В конце концов, как эти ущербные люди могут чем-то помочь великому целителю и философу?

Прошли годы, и вот как-то раз он проснулся в своем коттедже в Лапорте и почувствовал: что-то изменилось. Он спустился на завтрак и понял, что знает их всех по именам. И все говорили с ним. Или улыбались. Или подходили к нему и показывали то, что нашли. Улитку, палочку, травинку.

Ничего необычного. И в то же время весь мир изменился, пока он спал. В постель он лег помощником другим людям, а проснулся исцеленным сам.

Тем вечером в тени клена он начал писать «Бытие».

— Я приглядывал за Марком. Наблюдал за его успехами в Монреале. То, что они продали собственность там и купили дом здесь, я воспринял как знак.

— Знак чего? — спросил Гамаш.

— Знак кризиса. Я захотел помочь.

«Помогай другим».

Только теперь он начал осознавать силу этих двух простых слов. И эта помощь приходила в разных формах.

— Чем помочь? — спросил Гамаш.

— Убедиться в том, что с ним все в порядке, — сказал Жильбер. — Слушайте, здесь такой переполох из-за этого тела. Марк сделал глупость, что утащил это тело, но я его знаю. Он не убийца.

— Откуда вы знаете?

Жильбер смерил его гневным взглядом. Его ярость вернулась с прежней силой. Но Арман Гамаш знал, что стоит за этим гневом. Что стоит за любым гневом.

Страх.

Чего так боялся Винсент Жильбер?

Ответ был прост. Он боялся, что его сына арестуют за убийство. Либо потому, что его сын совершил это, либо потому, что не совершал.

* * *

Несколько минут спустя в переполненном бистро раздался голос, адресованный старшему инспектору, который пришел выпить стаканчик красного вина и спокойно прочитать свою книгу.

— Ну и хитрец!

Почти все подняли головы. Мирна продефилировала по залу и, остановившись рядом со столиком Гамаша, устремила на него сердитый взгляд. Он встал, слегка поклонился, показал ей на стул.

Мирна села так резко, что стул скрипнул.

— Вина?