Рыцарь нашего времени - Елена Михалкова (2008)

Макар прищурился, глядя, как Бабкин поднимает запотевшую доску, с которой сразу начали стекать прозрачно-желтые капли. Затем взял ложечку, бесцельно побултыхал ею в чашке, не выловив ни одного листка, и проговорил:

– Земмифобия, значит...

– Что такое земмифобия?

– Это, мой необразованный друг, как раз и есть паническая боязнь крыс. Кстати, ты не сказал, куда они делись.

– Крысы? Этого никто не знает. Искать их, как ты понимаешь, не стали – думаю, они спокойно разбежались по своим крысиным делам.

– А Швейцман не сказал, какие это были крысы? – неожиданно спросил Илюшин.

– В каком смысле – «какие»?

– Я имею в виду, домашние или дикие, пасюки?

– Не знаю... – растерялся Сергей. – Это имеет значение? А, постой! Кажется, Семен Давыдович упомянул, что крысы были белые...

– Значит, домашние, – констатировал Илюшин, продолжая размешивать мятные листики. – Любопытно, любопытно...

– Что любопытного в том, что они домашние? И зачем ты мешаешь чай, если он без сахара?

– А я создаю центробежную силу, которая размажет мяту по стенкам. Тысячу раз говорил: заваривать чай нужно в чайнике, а не в чашке!

– А я тебе тысячу раз говорил, что в чайнике у мяты вкус и аромат не те! – Бабкин встал, взял чашку Илюшина и процедил напиток через сито. – На, наслаждайся!

Макар с видимым удовольствием отхлебнул чай, откинулся на спинку стула.

– Значит, кто-то хотел сильно напугать жену Семена Швейцмана... Или его самого.

– Постой, крысы могут вообще не иметь отношения ни к нему, ни к его супруге! Денис Крапивин здраво рассудил, что у парнишки могло образоваться лишнее поголовье грызунов, от которых он предпочел избавиться таким своеобразным способом.

– Возможно. Но очень уж все складывается одно к одному... Кстати, – Макар резко изменил тему разговора, – как Ольга? Какое у тебя о ней впечатление?

Сергей помолчал, затем признался:

– Заметно, что она очень любила Силотского. Везде их совместные фотографии...

Бабкин вздохнул. После того, как он неуклюже выразил соболезнование, стараясь избавиться от подозрений в адрес Ольги из опасения, что не сможет скрыть своих истинных чувств, и его провели в квартиру, Сергей обратил внимание на снимки – на стенах, на полках, в застекленном шкафу. Везде был хохочущий Ланселот, запрокидывающий голову в момент пойманного смеха, словно тычущий рыжей бородой в фотографа, а рядом с ним – улыбающаяся Ольга, смешно оттопыривающая нижнюю губу. На короткое время Бабкин испытал одновременно тоску и удовлетворение: тоску – оттого, что жена никогда не любила его так, как второго мужа, удовлетворение – оттого, что всегда чувствовал свою вину за то, что с ними произошло, а теперь при виде ее счастливого лица на снимках тихий голос вины замолчал навсегда. Потом он одернул себя, заставив думать о расследовании, а не о личных проблемах.

Он незаметно снял с полки одну фотографию в рамке, провел по ней пальцем. Пыль, густой слой пыли. И на поверхности полки, и на легкой изящной рамке «под серебро». Вторая фотография – то же самое; третья – и снова под ней остается след, заметная дорожка в ковре пыли, чуть смазанная движением его руки. Нет, фотографии стояли здесь давно, и никто не пытался обмануть пришедших, выставив напоказ мимолетные картинки ушедшего счастья. Если бы Сергей не обнаружил пыли под снимками, мало что могло бы поколебать его уверенность в виновности бывшей жены. Но пыль была.