Ангелы не умирают - Екатерина Оленева (2017)

Холодный ветер студил шею, теребил волосы и норовил забраться под воротник. Катрин подняла его выше.

Свет от фонаря коротко мигнул. Фигура, сливающаяся до этого с тенью, отделилась от стены, двинувшись навстречу — тонкая женская фигура, затянутая в чёрное. Кожаные брюки, кожаная куртка, высокий конский хвост. Капризные губы, яркая помада, густо подведённые глаза. Катрин с трудом признала в этой девицу, похожей на ночную бабочку, свою мучительницу из склепа.

Госпожа Элленджайт…

— Привет, — остановилась Синтия в нескольких шагах, подчёркнуто-демонстративно разглядывая её.

Катрин не ответила.

Ей казалось, что при виде проклятой сестрички Альберта ей должно стать страшно. Это логично бояться того, кто непонятно каким чудом исхитрился пережить столетия и воззвать из праха брата, пролежавшего мёртвым добрую сотню лет.

Это нормально, испытывать страх перед существом столь упёртым, что его не останавливают никакие преграды и запреты. Кто, идя к цели, готов пройти даже по трупу собственной матери.

Но Катрин не испытывала страха. Она испытывала ненависть.

Это вульгарно одетая красотка, фальшивая от начала до конца, потому что ни в малейшей степени не была тем, кем выглядела, стояла между Альбертом. Если бы не эта светловолосая гадина, он был бы другим. В Альберте много хорошего. По-настоящему хорошего. Такого, что не часто встретишь в людях.

Но эта змея-искусительница делала всё, чтобы пробудить в нём всё самое темное.

Хуже того — ей это удавалось.

Нет, Катрин, конечно же, не была настолько наивна чтобы полагать, что Альберта, будто телка на верёвочке, можно повести куда-то против его воли. Но, не будь Синтии, не было бы и этой многолетней привязанности, этой извращённой любви, наполовину состоящей из дружбы, наполовину из общего прошлого и на треть из дикой, кровосмесительной, противоестественной похоти.

Если Альберта представить картиной — Синтия была пачкающей её грязью; если драгоценным камнем — затаённая трещиной, если цветком — шершнем.

Как ни глянь — змея! Ненавистная гадюка.

Пусть Альберт выбрал бы другую девушку, Катрин со временем, смогла бы с этим смириться. В конце концов, ей не привыкать уступать лавры другому — так уж сложилась жизнь, что на её долю всё чаще выпадала работа, а не праздник. Но знать, что, выбирая Синтию он выбирает тёмную сторону самого себя было не просто душевной раной — это походило на ожог.

Синтия его погубит.

Тот мягкий свет, что был в нём — она погасит его. Раз за разом будет пытаться превратить его в подобие самой себя: пустой, как могила и холодной, как мертвая царевна.

Если бы только ненависть могла убивать!

Но что ненависть для той, что пережила столетия?

— А ты живучая! — ухмыльнулась Синтия в лицо Катрин.

Глаза белокурой стервы были спокойны и темны, как омут. И так же холодны.

— Всё никак не сдохнешь?

Катрин глубже запустила руки в карманы. Хочет спровоцировать её на ответную грубость? Обломается — не дождётся.

— Ты ведь Альберта ждёшь? — сощурилась Синтия, сделавшись похожей на кошку, готовую вот-вот прыгнуть и придавить лапой мышь, с которой до этого только играла.

— Жду.

— О! Всё-таки умеешь говорить? А то я, грешным делом, начала думать, что ты немая.

Катрин передёрнула плечами:

— Я сделала ошибку, что вышла из больницы. Там ты, возможно, не посмела бы ко мне приставать.

— Приставать? — рассмеявшись, облизала кровавые губы Синтия. — Хотя… смотря какой смысл вкладывать в эти слова. Но ты права в одном, мам слишком много света. А я не хочу, чтобы Альберт видел нас вместе. Он, дурачок, привязался к тебе — мужчины любят беззащитных женщин. А Альберт, ты, наверное, заметила? Он такой рыцарь!

— Возможно, всё дело в том, что он благодарен мне за то, что я помогла ему выжить? Я не бросала его, как ты.