Водоворот чужих желаний - Елена Михалкова (2008)

Орлинкова широкой ладонью поправила и без того безупречную прическу — гладкие блестящие волосы лежали ровно, волосок к волоску. Короткое каре шло Эмме Григорьевне, придавало ей солидности и благородства, но Шалимова вдруг представила ее с длинными распущенными волосами, и Орлинкова тут же превратилась в простую бабу с самым обычным лицом. «Хороший парикмахер для женщины — находка, я всегда это говорила!»

Она уже подготовила вступительную фразу, как вдруг Эмма Григорьевна привстала со стула.

— Гляньте, Алла Прохоровна. Кто там стоит? Уж не Кочетова ли?

Она ткнула пальцем в окно, и насторожившаяся Шалимова, проследив за ее пальцем, увидела на противоположной стороне улицы Снежану, которую держал под локоть какой-то тип. Девушка смотрела по сторонам, и лицо у нее было напряженное. Белая челка торчала, как сено, из-под кокетливого берета, и пару раз Кочетова нервным движением провела по ней пальцами, пытаясь придать волосам приличный вид.

Мужик рядом с Кочетовой был на полторы головы ниже ее, широкоплеч, коренаст, с кривыми ногами «колесом» и неприятной физиономией.

— Ишь ты, ухарь какой, — пробормотала Орлинкова.

Алла Прохоровна мысленно согласилась с ней. Спутник Снежаны и впрямь был ухарем.

— Какой-то он… уголовный, — поморщилась она, глядя, как ухарь одергивает короткую, до пояса, кожаную куртку и снова берет Кочетову под руку хозяйским жестом.

— Приблатненый молодой человек, — хмыкнула Эмма Григорьевна. — Совсем не пара нашей красавице.

— Смотрите, смотрите, он ее ведет!

Спутник Снежаны, видимо, устал ждать и решительно повел ее за собой прочь от дороги, и вскоре странная пара свернула за угол дома.

— Удивительно неподходящий для нее тип. — Орлинкова махнула рукой, подзывая официантку. — К тому же мне казалось, что Кочетовой интересен Таможенник.

— Мало ли, кто ей интересен, — глубокомысленно возразила Шалимова в восторге от открывшейся возможности посплетничать.

Орлинкова крайне редко снисходила до обсуждения иных вопросов, кроме рабочих, и потому Алла Прохоровна даже оставила на время мысли о теме, которая заставила ее пригласить главного бухгалтера в кафе.

— Дети, дети, — добавила она, умиленно улыбаясь. — Для нас с вами, Эмма Григорьевна, они совсем еще дети.

Орлинкова покосилась на нее, но заметила только:

— Вы ведь работали в школе, Алла Прохоровна?

— Завучем, — вздохнула та. — Признаться, скучаю по тем временам. Конечно, деньги в школе смешные, но видеть внимательные детские глаза — это такое счастье! И когда они слушают тебя, затаив дыхание, ты понимаешь, как важен для них учитель. Мне не хватает их беготни, криков, их любознательных вопросов…

Шалимова спохватилась, что слишком впала в сентиментальность, и замолчала. Детей она возненавидела со второго месяца работы в школе, и к тому моменту, когда уволилась, ее ненависть стала устойчивой и постоянной. Дети были омерзительны. Они орали, бегали, выкрикивали глупости и в массе своей были совершенно тупы. Она искренне недоумевала, почему в школах отменили физические наказания. Алле Прохоровне, не имевшей своих чад и так и не сходившей замуж, было очевидно, что детей любого возраста нужно пороть, возможно, даже без причины, в профилактических целях. «С другой стороны, для любого ребенка найдется причина, по которой его следует выпороть», — думала Шалимова, с ненавистью глядя на маленьких поганцев, которых не интересовала география, а интересовали жвачки, велосипеды и прочая чушь.

Правда, Алла Прохоровна и сама была абсолютно равнодушна к собственному предмету. Что в ее глазах совершенно не извиняло школьников, которых требовалось успокаивать по пять минут, прежде чем начать урок.