Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова (2015)

Ничего у Нины не получалось, все валилось из рук. И шарлотка не поднималась в духовке, и компот скис на второй день, и даже пылесос сломался.

Сысоева поймала проходящего мимо кота и прижала к себе:

– Утешь меня, Берендеюшка.

Держала она его, подлеца, крепко. Но кот применил обычную кошачью магию: растворил в своем организме все кости, вытек из рук и просочился сквозь дверь.

– Попроси еще у меня курицы! – крикнула ему вслед Нина. – Троглодит мохнатый.

– Кого ругаешь, Ниночка?

В кухню заглянул озабоченный Петруша.

– Никого не ругаю, Петя. Себя только.

Она озабоченно пощупала мужу лоб. Нет, не горячий. А взгляд воспаленный, и выглядит супруг так, словно температурит вторые сутки.

Нина, приобретшая когда-то на брачном рынке селезня вместо сокола, поначалу пыталась выдергать селезню все перья и нарисовать на выщипанной тушке контуры приличной хищной птицы. Но быстро опомнилась. Быть может потому, что увидела, как из ее бестолкового братца Алевтина лепит не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку, выдавливая из него по капле того счастливого человека, каким Гриша был когда-то. А может, в глубине души она была добра к другим и строга к себе, а это парадоксальным образом облегчает жизнь не только окружающим, но и обладателю подобных качеств.

«Ты его выбрала сама, – сказала себе Нина. – Что ж ты его мучишь, бедного? Ну не подошло тебе, зачем же ножницами сразу кроить по живому? Верни в лавку, может, кому другому пригодится».

Но родился Олег, и возвращать неудачное приобретение стало поздно. Нина от материнства расцвела и внезапно стала замечать, какой дивный изумрудный отлив перьев у ее селезня, как смешно и мило он переваливается, когда спускается к воде, как заботлив он к ней и нежен.

«Бери, что дают, и цени, что взял» – таков был бы девиз Нины Борисовны, высеченный на гербе. Алевтина противостояла бы ей с щитом «Бей своих, чтобы чужие боялись».

– Ты Алевтину не видел? – рассеянно спросила Нина.

– Она домик поехала смотреть.

– А Гриша?

– Вернулся недавно.

– Я пуделя кормил! – послышался сочный бас, и в кухню ввалился Григорий. Сразу стало тесно.

«Господи! Еще ж пудель!»

– Как он? – жалостливо спросила Нина.

– По Лизавете своей страдает. – Гриша обыскал кастрюльки, поднял крышку над булькающим на плите варевом, обжегся, с грохотом уронил ее и долго дул на пальцы. – Лежит, морду вытянул, глазами смотрит, вздыхает.

Нина укоризненно покачала головой. Вот бесчувственный тип ее братец!

– Что ж ты его сюда не взял?

– Да ему там целая комната выделена. Запахи знакомые, все такое. Я его кормить стал, смотрю – на зенках-то у него бельма. Он, поди, уж и не видит почти ничего.

– Ну и что? – не поняла Нина.

– Зачем же я его сюда потащу? – удивился Гриша. – Тут все чужое, ему незнакомое. Там хоть родное. А у нас он совсем загнется, дурачина престарелая.

Нина осеклась и вдруг посмотрела на своего беспутного братца другими глазами.

«Вот ведь вылезает всякое в людях, когда не ждешь, – подумала она. – Мне бы и в голову не пришло, что псу старому и впрямь лучше в своем доме. А Гришке пришло».

– Прикинь, – продолжал Григорий, отыскав в закромах свежий батон и жадно откусывая от края, – если б сперва старуха померла в твоем доме, а потом пудель! Ха-ха! Весело бы получилось, правда?

Растроганность Нины как рукой сняло.

– А ну положь батон! – прикрикнула она. – Лоботряс!

– Шуточки у тебя, Гриша, – осудил Петруша. – Разве можно шутить над смертью?

Гриша комически вздернул брови.

– А над чем же еще шутить, Петь? Жизнь – она и так смешная, без наших шуток.

– Только насмешничать у тебя и получается. – Нина смела крошки, оставшиеся от изувеченного батона.

– Не только!

Григорий, шельма, лукаво подмигнул сестре и уже собирался развить свою мысль, но тут в дверь громко постучали.