Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова (2015)

Бабкин покрутил в голове эти реплики так и сяк, ни к какому выводу не пришел и попросил продолжать.

– Галку назвала пиявкой московской, – обиженно вспомнила Саша.

– А боксера – лободырым! – дополнил Макар.

– Это что, с дыркой в башке, получается?

– Угу. И еще окрестила тамбовским болваном, чтоб уж ни у кого сомнений не оставалось. Саш, еще что-нибудь помнишь?

– Петруша! Она ему в лицо бросила, что он масло воровал.

– А, точно! «Интендантишка!»

– Погодите-погодите! – Бабкин не успевал за их быстрым пинг-понгом. – Почему масло? Какое масло?

– Сливочное, очевидно. – Илюшин нарисовал над фигуркой в кепке бутерброд. – Сысоев в армии работал снабженцем. Что там за история, я понятия не имею, но похоже, Архиповна начала вспоминать старые грехи.

– А может, и не слишком старые! – У Саши загорелись глаза. – Иван! Неизвестный! Которым она Нину попрекнула!

– Уж не о соседе ли речь? – сообразил Бабкин. – Он же Иван Кожемякин!

– И весь город убежден, что у них кровная вражда, – закончил Макар.

Все трое замолчали. За окном пьяный мужской голос гнусаво завел «А я иду такая вся в Дольче и Габбана», но оборвал песню на полуслове. Судя по глуховатым хрипам, его душил какой-то доведенный до ручки местный меломан. Бабкин лениво поднялся, подошел к окну, но сколько ни вглядывался, ничего не мог разобрать в темноте. Ближайший фонарь бледнел и дрожал метрах в двухстах и, кажется, пытался сдвинуться в кусты подальше от происходящего.

– Что там, убивают кого-то? – поинтересовался Макар, не отрывая задумчивого взгляда от своей схемы.

– Похоже на то.

– Хочешь присоединиться?

Саша встрепенулась. Они что, серьезно? Она вопросительно посмотрела на Илюшина, но тот явно глубоко погрузился в какую-то идею и не придавал значения потенциальному преступлению в двух шагах от их дома.

– Они и без меня справятся, – прогудел Бабкин от окна.

– В самом деле, Сережа, что там происходит?

Бабкин не успел ответить: тот же самый голос дико завыл «Я иду такая вся, а на сердце рана!» и запел, расходясь с каждым словом, что слезы душат, он в плену обмана.

– Выжил, – с сожалением констатировал Сергей. – Теперь всю ночь не угомонится. Будет бродить по окрестностям и Сердючку орать.

– Твое счастье, что не Черемошню, – утешил бессердечный Макар. – «Снова стою, пилю раму!»

– Что это? – вздрогнула Саша.

– Тюремная лирика. Сысоевы слушают всей семьей. Рита особенно любит. Кстати, чем Пудовкина ее огорошила, ты не помнишь?

Саша напрягла память. Что-то было такое… смутное, почти бессмысленное… Почему-то связанное с войсками…

Скорлупка воспоминания хрустнула, и ядрышко выкатилось на поверхность.

– Плацдарм!

Илюшин одобрительно хлопнул в ладоши.

– В жизни бы без тебя не вспомнил! Умница!

Бабкин увидел, как Саша зарделась, и страдальчески закатил глаза. Конечно, не вспомнил бы! Кого Макар дурачит? У него память как у слона, он диалоги двухлетней давности воспроизводит с точностью грампластинки, не напрягаясь.

Но его короткой выразительной пантомимы никто не заметил.

– В общем, всем сестрам досталось по серьгам, – резюмировал Макар. – Одного назвали ворюгой, другого бабником, третью кровопийцей, четвертого клиническим идиотом.

Сергей ухмыльнулся:

– Мощная старушенция! Прямо-таки жаль, что не был знаком с ней при жизни.

– Она бы тебя по косточкам разобрала и собрала заново в другом порядке, – заверил Макар. – Когда я уходил, она только раскочегаривалась. Мотор заводила, пробовала скорости. Вернулась бы – и тогда уж понеслась бы душа в рай со свистом!

– Вот вам и мотив.

Под самым окном внезапно недружно заорали коты и так же неожиданно смолкли.