Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова (2009)

Войдя в столовую, он обнаружил всех детей Шестаковой в сборе. Лариса с усталым, но довольным лицом сидела, откинувшись на спинку стула, и слушала разговор Эдуарда и Леонида, проводивших сравнительный анализ достоинств иномарок различных моделей. Эля, подперев подбородок ладонью, смотрела на сестру, но взгляд у нее был отрешенный. Илюшина обе поприветствовали одинаково радушно, и Лариса ничем не выдала, что она помнит об их ночной встрече, а Эля не показала, что совсем недавно просила Макара уехать из этого дома. Эдуард кивнул гостю и продолжил нравоучительным тоном указывать на ошибки, допущенные братом, а тот в ответ широко зевнул, отчего Эдуард завелся еще больше.

– Не спорьте, не спорьте, – остановила обоих Эльвира Леоновна, и братья беспрекословно свернули тему.

Илюшин в который уже раз подумал о том, какое большое влияние имеет мать на своих уже выросших детей. Машины и Лариса его не интересовали, и, подождав, когда беседа войдет в подходящее русло, он спросил:

– Эльвира Леоновна, а отчего окно одной из комнат на первом этаже всегда закрыто ставнями?

Вместо матери живо ответил Леонид:

– Там устроили склад старой мебели. На чердак ее не поднять, а выкидывать жалко.

– Совершенно верно, – кивнула Шестакова. – Например, до одного комода у меня никак не доходят руки – его надо бы отреставрировать, и получится прелестная вещь, весьма функциональная. Или взять книжный шкаф! Для большинства комнат он очень велик, к тому же гостям не нужно, чтобы мебель загромождала пространство – ведь комнаты и без того небольшие. Но расстаться с ним я не в состоянии – он дышит старыми книгами, и мне иногда кажется, будто шкаф их даже читал и стал куда начитаннее, чем я.

Все рассмеялись. Эльвира Леоновна улыбнулась и пожала плечами.

– Но до того, как сделали склад, там жили, – невпопад сказала Эля, и все посмотрели на нее. – Я имею в виду, там останавливались гости, – словно оправдываясь, добавила она. – Например, тот художник… Помнишь, мама?

– Помню, конечно, – с неудовольствием отозвалась Эльвира Леоновна. – Весьма утомительный гость – вечно ноющий, переживающий за свое здоровье по любому пустяку, требующий ухода, как ребенок. Жаловался на…

Она вдруг замолчала. Молчание длилось не больше пары секунд, и его тут же нарушил Эдуард:

– Жаловался на то, что машины шумят за окном.

– Да-да, – с едва заметным облегчением подтвердила Эльвира Леоновна. – Жаловался на шум. Я уже и забыла об этом…

– А я его помню, – задумчиво сказала Эля. – Он был совсем не похож на художника – такой маленький, толстенький, шишковатый, как картофелина.

Она улыбнулась.

– А почему после него из комнаты сделали склад? – заинтересовался Макар.

Снова наступило молчание, которое, продлись оно на секунду дольше, можно было бы смело назвать неловким.

– Потому что для вещей не хватало места! – объявила Лариса, отправляя в тонкогубый рот дольку яблока. – Послушайте, Макар Андреевич, неужели вам действительно так интересно, кто жил в этом доме? Мы уже сами давно забыли, кто, когда и зачем сюда въезжал. Здесь столько помещений! Вы бы еще попросили перечислить поименно всех, кто останавливался в вашей комнате! И доску повесить на стену – мемориальную. «Здесь в мае две тысячи восьмого года был проездом Макар Андреевич».

Она рассмеялась, оглядывая остальных, словно приглашая их тоже повеселиться над неуемным любопытством гостя.

– А я вот помню, кто там жил, – с неожиданным упрямством сказала Эля, и смех Ларисы оборвался. – Там жила Танюша! Татьяна Любашина, – пояснила она для Макара. – К сожалению, у нее была трагическая судьба.

– Ну да, – фыркнула Лариса. – Трагическая судьба путаны!

– Ты не можешь этого знать! – отрезала Эля, и Леонид с Эдуардом переглянулись, удивленные несвойственной старшей сестре резкостью. – Тебе было всего семь лет, когда она умерла.

– Но я уже тогда была умнее тебя и лучше разбиралась в людях!

– Лариса!