Идеальная жена - Мария Воронова (2019)

Тут он сообразил, что занимается тем же, чем все записные неудачники, – брюзжит и жалуется, но ведь всегда, при любых обстоятельствах есть зона твоей личной ответственности, в которой ты можешь что-то сделать.

Гарафеев вспомнил одного своего пациента, академика, который умирал, и знал, что умирает, и давление у него было уже по нулям, но он диктовал Гарафееву какие-то формулы, потому что эти последние минуты все-таки принадлежали ему, и он умел распорядиться ими так, как нужно. Гарафеев только надеялся, что тогда записал все правильно.

…Гарафеев, как умел, прибрался в квартире, потом сходил в магазин, где по дневному времени не было большой очереди, купил кусок мяса и сварил суп, прочитав инструкцию в книге «О вкусной и здоровой пище».

Потом заварил себе чайку и устроился за письменным столом жены.

Взяв историю болезни в руки и увидев там записи, сделанные собственной рукой, он будто провалился на двадцать лет назад, когда был молодым и неопытным, и любая ерунда заставляла его волноваться. Но дневники он тогда писал лучше, чем сейчас, подробнее и слова подбирал тщательнее.

Гарафеев улыбнулся юному себе и открыл первую страницу. Не для того он взял историю, чтобы предаваться ностальгии.

Первичный осмотр заполнял хирург, значит, нечего ждать подробностей и стилистических красот. Жалобы на боли в животе, однократную рвоту. Заболела шесть часов назад, начало заболевания ни с чем не связывает, были рвота, озноб. Стула не было. Анамнез жизни и того короче: гинекологические заболевания отрицает, аллергии нет, гепатитом не болела, эпиданамнез спокойный. Дальше идет объективный статус, типичный для аппендицита. Про умершего ребенка ни слова. Врач не спросил, а пациентка не сказала, и правильно, с аппендицитом какая связь?

Вообще статус не слишком информативный, и верить ему можно с большой осторожностью. У врачей много контролеров, которые не знаешь, к чему придерутся, поэтому безопаснее всего писать истории по проверенному шаблону, чтобы ничто не цепляло проверяющих за извилины.

Вполне возможно, что при поступлении женщина жаловалась на что-то еще, но хирург, раз уж принял решение об операции, предпочел описать стандартную клинику аппендицита.

Так, осмотр терапевта… Тут еще меньше. Дежурят два человека на огромный стационар, им бы со своими поступлениями разобраться, так что дураков нет переписывать анамнез за хирургами. Противопоказаний к операции нет, и все.

Эпикриз тоже по шаблону, ни одного живого слова.

А вот и его собственный осмотр, который тоже не прибавляет информации. Увы…

Протокол операции с диагнозом: острый катаральный аппендицит, иными словами, отросток не изменен, хирург ошибся.

Дальше в дневниках, этапных эпикризах и консилиумах описывалось все как он помнил. Быстрое ухудшение состояния с бурной, но нетипичной симптоматикой, указывающей то на пневмонию, то на эндокардит и в конце концов отек мозга.

Консультация невролога была выполнена уже когда больная впала в кому, так что ничего определенного тот сказать не смог.

Гарафеев повернул историю и стал листать бланки с анализами, но там тоже ничего особенно интересного. Чуть повышены печеночные ферменты, за сутки до смерти скакнул креатинин, билирубин тоже высоковат, но не критично. Протромбин в норме, что говорит о приличной функции печени. Так, а где протеинограмма? Нету. Наверное, тогда еще аппарата не было.

В клиническом анализе тоже ничего особенного, глазу зацепиться не за что. При поступлении высокий лейкоцитоз, что вкупе с болями в животе подтолкнуло хирурга на операцию, и все. Ну да, если бы дежурный врач, исключив гинекологическую патологию, оставил пациентку с болями в животе и лейкоцитозом пятнадцать под наблюдение, товарищи его просто не поняли бы. По голове бы настучали, мол, работать не хочешь, а нам за тебя когда разгребать? У нас план, столы все заняты, а тут ты нам еще аппендюк подсудобил, сволочь!