Идеальная жена - Мария Воронова (2019)

Итак, высокий лейкоцитоз, введя хирурга в заблуждение, на следующий день снизился до нормы. Гемоглобин и другие показатели вообще не менялись.

Так, что у нас дальше? Реакция Вассермана? Отрицательная, хотя положительный результат мог бы многое объяснить.

Теперь анализ мочи, как говорится, на стол мечи. И ведь тоже ничего сенсационного. Чуть-чуть выше нормы ближе к концу стали лейкоциты и цилиндры, но так почки реагируют почти при любом заболевании. А вначале просто идеально, не придерешься. Только цвет почему-то не «с/ж», т. е. соломенно-желтый, а «зел». Зеленый, что ли?

Гарафеев просмотрел другие анализы мочи. В первые дни везде был «зел», сменившись привычным «с/ж» только ближе к концу.

Значит ли это что-нибудь? Может, просто шутка лаборантки или особенности цветовосприятия? Насмешка над реаниматологами? Над лаборантами по моче часто шутят, то чай им отправят на анализ, то еще что-нибудь, может, лаборантка тоже решила повеселиться, дай-ка я буду писать в ответе разную чушь и посмотрю, когда врачи заметят?

Вдруг он вспомнил с необычайной ясностью, что сестра в реанимации как-то показала ему банку с зеленой мочой.

Кажется, это был образец Тиходольской.

Он тогда восхитился, какой интересный цвет, но не насторожился и не подумал, что это может что-то значить. Когда по утрам санитарка относит ящик с анализами в лабораторию, каких цветов там только не встретишь! Все оттенки радуги!

Кажется, он тогда подумал, что цвет дали импортные антибиотики, которыми как раз начали лечить женщину. Но если у нее была зеленая моча при поступлении, значит, антибиотики ни при чем.

А вдруг этот незначительный на первый взгляд симптом и есть ключ к разгадке?

* * *

Стас отпросился с работы пораньше. Отец ждал его, разложил в кабинете бумагу и карандаши, а к стене прикрепил лист ватмана, рисовать схему сюжета. Стас улыбнулся, вспомнив, как просил: «Пап, дай я прикноплю», а отец ворчал, мол, нет такого слова.

Он протянул папе стопку тетрадей со своими заметками.

– Костерком пахнет, – хмыкнул отец, – а ну-ка…

Он углубился в чтение, а Стас вышел на кухню и сделал себе чайку. Отрезал кусок от батона, сегодняшнего, мягкого, с хрустящей корочкой, осторожно достал из холодильника белую фарфоровую масленку и отрезал тоненький листочек масла. Откусил и зажмурился, так вкусно.

Увы, полноценной идеи для сюжета у него так и не появилось.

– Так и знал, что тебя надо искать поближе к кухне, – засмеялся папа, входя, – а сделай-ка мне тоже чаечку.

– Подожди, свежака заварю.

– Давай.

Папа опустился на стул и смотрел на него, странно улыбаясь.

– А это хорошо, Стас. Прямо очень хорошо!

– Не понял.

– Твои заметки.

– Рад, что тебе понравилось.

– Ты молодец, сын.

Скромно потупившись, Стас поставил перед отцом кружку с густым янтарным чаем.

– Ты заваришь так заваришь.

– Ну раз заметки подошли, давай в этот раз не про крестьян, может, а про геологов? Про первопроходцев? А? Тема ж хорошая!

– Хорошая.

– И коммунизму твоему любимому место найдется.

– Ну это уж не сомневайся, – засмеялся папа, – только оставь свои заметки для себя. Сам потом напишешь роман, какой захочешь.

Стас махнул рукой.

– Да ну, пап. Ничего я не напишу, да и впечатлений будет еще знаешь сколько…

– Как знать, сыночек. Только это твой опыт, так твоим он и должен оставаться.

– Ну пап…

– Знаешь, Стас, ты думаешь о разных сложных вещах, и это правильно. Может, такой пытливый ум дарован тебе, чтобы писать сложные стихи, а может – чтобы рассказывать людям простые вещи. Ну вот к чему тебе знать, что там, – папа показал пальцем в потолок, – пока ты здесь? Даже в жизни все всегда бывает иначе, чем ты думаешь, ну а после смерти-то…

Стас рассмеялся.

– Вот видишь. А тебе ведь есть чем поделиться с людьми, тем, что ты на самом деле знаешь. Так сделай это.