– Тогда у меня появится основание обратиться с ходатайством об отмене визита в город ее высочества.

Выступать с официальными заявлениями я не собирался, но говорить об этом не стал, лишь отметил:

– Подземный ход очень старый, он вполне может вести к амфитеатру, но присягнуть в этом не возьмусь. Мы… Я шёл под землей около десяти минут, в каком направлении – не знаю.

– Это должен быть амфитеатр! – решил Томас Смит и приложил холодную ствольную коробку винтовки к распухшему лбу. – Непременно!

– Проверьте, – предложил я. – Спуститесь и посмотрите сами.

– А ваш компаньон? – поинтересовался сыщик. – Он может оказаться полезен?

– Нет, – ответил я, не желая открывать тайну личности поэта, – в подземелье он не спускался и караулил вход.

– Досадно, – пробормотал Смит и поднялся на ноги. – Что ж, пришло время действовать! Я свяжусь с местной полицией и организую облаву.

– Только не упоминайте обо мне. Я буду все отрицать. Никаких доказательств моего проникновения в особняк не осталось, а в случае голословного обвинения, не обессудьте, я предам огласке ваш истинный род деятельности. Можете быть уверены – я сделаю это.

– Но… – опешил Смит. – Это же дело государственной важности!

Я даже слушать ничего не стал.

– Оставьте лавры гениального сыщика себе, – перешел от кнута к прянику. – Вы спустились в подвал, самостоятельно отыскали подземный ход и подверглись нападению заговорщиков. Пострадали в схватке, но выбрались и обратились за помощью в полицию. Устроит такой вариант?

Томас Смит задумчиво кивнул.

– Хорошо! Но если мне понадобится помощь…

– Всегда к вашим услугам! – Я вытащил из кобуры «Люгер» и протянул его сыщику. – Держите. Удар электрического разряда приварил кожух затвора к рамке. Как по мне, это будет неплохим подкреплением ваших слов.

– Да, не помешает, – кивнул Томас Смит, принимая пистолет.

Я вернул ему документы и проводил на первый этаж. Там сыщик промыл под рукомойником свои невероятные линзы, вставил их в глаза, сгреб со стола вытащенные при обыске вещи и опрометью выскочил из дома. Он так торопился, что позабыл забрать кастет и кольт. А я напоминать об этом не стал; пистолет мне еще пригодится.

Застрелиться, к примеру.

Я невесело усмехнулся, осушил стакан воды, встал у окна и долго-долго смотрел в ночь.

На душе было паскудно.

Если Смит вдруг решит все переиграть и заявит о взломе в полицию, утро я встречу в тюремной камере. Дальше вмешаются адвокаты, возможно, даже окажет протекцию маркиз Монтегю, и меня поместят под домашний арест, а потом и вовсе дело прекратят за отсутствием улик, но мало ли что случится за эти несколько часов до рассвета?

И потому я поднялся в спальню, обулся и выбрался на улицу через боковое окно второго этажа. Мягко спрыгнул на землю, через темный сквер прокрался к набережной и, немного покружив по району, отправился к Альберту Брандту. Слоняться по улицам в ожидании утра уже просто не оставалось сил.

Калитка была заперта, и я попросту перемахнул через невысокую ограду, не став беспокоить сторожа. Входная дверь дома распахнулась от легкого толчка, ступеньки деревянной лестницы легонько скрипели под ногами, но тихо-тихо, осторожные шаги никого не побеспокоили. И все же только постучался в апартаменты поэта, и дверь немедленно распахнулась, словно меня ждали.

Открыла Елизавета-Мария. С растрепанными рыжими локонами волос и в мужской сорочке, едва-едва прикрывавшей бедра. Газовый рожок светил ей в спину, лицо скрывалось в темноте, и на какой-то миг показалось, что суккуб вновь прозрела. Очень уж многозначительно она улыбнулась, освобождая проход.

– Ты всех в таком виде встречаешь? – озадачился я, переступая через порог.

Суккуб задвинула засов и прислонилась спиной к двери.

– Думаешь, я не узнаю твоих шагов? – выгнула она в притворном удивлении бровь.

Я неопределенно хмыкнул и спросил:

– Альберт спит?