Падший - Павел Корнев (2016)

– Увы, господа, – не удержался я от улыбки, – сдается мне, что вам на сегодня достаточно. Да и я после вчерашнего еще не отошел.

– О! Премного наслышан о спиритическом сеансе! Премного! – закивал Соколов. – В одном вы не правы: для нас ночь еще только начинается! Так, Емельян Прохорович?

– Так! – подтвердил Красин и принялся упрашивать меня пропустить с ними по рюмочке, но я был непреклонен.

– Даже не уговаривайте! Я – спать!

– Ну, граф, воля ваша! – развел руками Соколов.

Я шагнул от них и вдруг обратил внимание на покинувшую ресторан пару. Он – полноватый и с сигарой во рту, она – высокая, стройная, рыжая.

Елизавета-Мария фон Нальц с супругом. Моя Елизавета-Мария, дочь главного инспектора!

Сердце просто остановилось. Гомон гуляк на площади стих, краски посерели.

Вероятно, я умер.

– Граф! – всполошился Иван Прохорович. – Вы побледнели, словно привидение увидели! Что с вами?

Емельян Прохорович и вовсе хлопнул меня своей мясистой ладонью по спине.

– Леопольд Борисович, да очнитесь же!

Елизавета-Мария с супругом уселись в коляску и укатили в ночь, сердце дрогнуло, нехотя ударило раз-другой, а потом вдруг заколотилось как сумасшедшее, кровь прилила к лицу, зашумела в ушах. Никак не удавалось сделать вдох, но я пересилил себя, со свистом втянул воздух, с хрипом выдохнул.

«С глаз долой – из сердца вон!» – пришла на ум неоднократно слышанная от отца пословица. Некогда я любил дочь главного инспектора до беспамятства, но год вдали от предмета обожания изрядно поубавил мой пыл. Она давно перестала приходить во снах. А это – просто рецидив. Лишь фантомная боль, воспоминание о давно излеченной болезни.

Жизнь продолжалась. И у меня было ради чего жить.

– Лев Борисович! Вам определенно следует принять на грудь сто грамм беленькой!

– Благодарю, господа! Благодарю! – отказался я. – Сердце прихватило, я лучше валидола…

Я распрощался и быстро-быстро, неровной походкой опиумного курильщика зашагал прочь, не слушая предложений сопроводить до дома. На глаза попалась открытая кондитерская лавка, туда и завернул.

– Кофе и эклеры с белковым кремом, – сделал я заказ и тяжело оперся о высокий столик.

– Мы скоро закрываемся! – предупредил хозяин.

– Кофе и эклеры с белковым кремом, – повторил я, – засахаренный фундук, сливочные помадки, безе, сахарное печенье и пару пирожных. Да, вот этих, с краю. Эклеры и пирожные съем здесь, остальное взвесьте по триста грамм и упакуйте. Заберу с собой.

Хозяин подбил на счетах сумму и выпроваживать припозднившегося посетителя не стал. Поставил на огонь кофе, вынес эклеры и пирожные, сам вернулся за прилавок собирать заказ.

– Сахар, молоко? – уточнил он, когда закипела вода.

– И то и другое, – ответил я, расправляясь с эклерами.

Затем долил в выставленный на стол кофе сливок, закинул в него три кусочка рафинада и приступил к вдумчивому поглощению миндальных пирожных.

Туман в голове начал понемногу рассеиваться, мир вновь обрел краски, стих шум в ушах. Убойная доза сахара успокоила нервы ничуть не хуже стакана водки.

К тому же время лечит. Пусть и не всем пациентам суждено дожить до полного исцеления, но так оно и есть. Лечит.

Я вытянул перед собой руку. Пальцы не дрожали.

Вот и замечательно. Любовь – это святое, но вовсе не уверен, что к ней относится безответное обожание незнакомого человека. Это, скорее, из области психических расстройств.

Допив кофе, я расплатился за сладости, вышел из кондитерской и задумчиво огляделся по сторонам. Идти домой расхотелось, вместо этого распаковал пакет с безе. Сунул лакомство в рот, и оно просто растаяло на языке. Я немного постоял на тротуаре, потом без лишней спешки зашагал обратно к площади.