Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

Но теперь она поняла: в этом нет нужды. Все, что нужно сказать, сказала карта.

Своими изящными контурами. Дорогами и реками. Застрявшей коровой, радующимся снеговиком.

Тремя маленькими, но полными жизни соснами.

И мазками. Грязи. Или крови.

Да, карта сказала все.

Рут подняла взгляд. В сторону неба, но не до небес. Ее мысли остановились на втором этаже дома. Там, где молодой человек, который утром нашел одного из своих преподавателей мертвым, лежал глухой к окружающему миру.

Такие события оставляют шрам на человеке. Не дают покоя его разуму, спящему ли, бодрствующему ли.

И все же молодой Натаниэль спал, и случившееся вовсе не беспокоило его.

Сердце Жака Лорена колотилось в груди, висках, горле.

Террористы были мертвы. Погибли или были ранены и агенты полиции. Но невероятным образом некоторые из них избежали ранений. Благодаря спокойствию и тактическому таланту их командира. Того, кто провел их по фабрике и одержал победу в явно проигрышной ситуации, а теперь лежал без сознания на бетонном полу. Фельдшеры работали с ним. Из раны на его голове текла кровь.

Рядом с ним на коленях стояла женщина-полицейский, держа его за окровавленную руку.

Кадет Лорен выключил ноутбук и отодвинулся от стола.

Глава двадцать четвертая

– Café?

Мэр Флоран пододвинул кувшин к двум следователям.

Поль Желина, сегодня без своей формы КККП, в гражданском, отказался, но Изабель Лакост кивнула.

В кабинете мэра витал застоялый запах чуть подгоревшего кофе. Лакост подозревала, что стеклянный кофейник, на стенках которого десятилетиями копился кофеин, весь день стоял на плитке. Уж кофе-то этот человек мог предложить своим избирателям.

В семь тридцать мартовского утра это можно было считать щедрым предложением.

По ее просьбе мэр добавил в кофе молоко и сахар и протянул Лакост кружку.

Его кабинет не производил сильного впечатления. Когда-то – может быть. Но не теперь. Ламинированные панели под дерево на стенах кое-где отслаивались, а на звукопоглощающей плитке потолка виднелись пятна. Ковер видел лучшие дни, и еще бог знает что он видел.

Но, несмотря на все это, кабинет выглядел приветливо, с его разномастными стульями и столом, явно позаимствованным в какой-нибудь старинной католической школе. Стены были увешаны фотографиями местных спортивных команд, ребята улыбались, держали флажки, сообщавшие о месте, занятом ими на тех или иных соревнованиях.

Среди молодых спортсменов стоял мэр. Гордо улыбался с каждой фотографии.

Некоторые фотографии повыцвели, мэр на них с годами становился все более и более округлым, волосы его редели. И седели.

У многих из этих мальчиков и девочек уже появились свои дети.

На столе мэра Флорана стояли в рамках фотографии размером поменьше. Дети, внуки. Они обнимали собак, кошек. И лошадь.

Мэр сел в кресло и с озабоченным видом наклонился к посетителям.

Он оказался совсем не таким, как предполагала старший инспектор Лакост. Выслушав описание месье Гамаша, она готовилась увидеть жилистого человека, изможденного заботами, разочарованиями и северным ветром.

Но, глядя в его мягкие, выжидающие глаза – глаза дедушки, она поняла, что месье Гамаш не давал ей физического описания этого человека, только сказал: мэр остро ощущает добро и зло. И не забывает обид.

Остальное она домыслила сама.

Еще Гамаш говорил, что мэр ему симпатичен. И теперь Лакост понимала почему. Ей мэр тоже был симпатичен. Офицер КККП, сидевший рядом с ней, расслабился и положил ногу на ногу.

Даже если мэр Флоран мог убить Сержа Ледюка, то ни для кого другого он не был опасен.

Изабель Лакост решила использовать прием, который применяла редко:

– Господин мэр, это вы убили Сержа Ледюка?

Редко по той причине, что этот прием редко приводил к успеху.