Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

– Если бы я убила его, то протерла бы оружие. На это мне хватило бы ума.

– Вероятно, вы правы, – сказала Лакост. – Но я не думаю, что мы ищем исключительно глупого человека, как вы считаете?

Амелия ничего не ответила.

– Похоже, вы не удивлены, что ваши отпечатки обнаружились на револьвере. Да?

Она только кивнула, но не произнесла ни слова.

– Каковы были ваши отношения с коммандером Гамашем?

«Значит, она заметила, – подумал Жан Ги. – То выражение на лице месье Гамаша, когда они уводили Амелию».

– У меня нет с ним никаких отношений.

– Тогда почему он вас так опекает? – спросила Лакост.

Поль Желина заерзал на стуле, готовясь встрять в разговор, и Лакост снова метнула в него упреждающий взгляд.

– Он меня не опекает, – ответила Амелия. – Не больше, чем других.

– Нет-нет, – вмешался в разговор Желина, на сей раз проигнорировав старшего инспектора Лакост. – Это он принял вас в академию. Вам сначала отказали, но он отменил отказ.

– Правда? – Амелия повернулась к Желина, разрывая тщательно сплетенное взаимопонимание с Лакост. – Герцог говорил, что коммандер Гамаш отказал мне в приеме, но он изменил решение Гамаша. И может изменить еще раз.

– Он лгал, – сказал Желина. – Вас принял месье Гамаш. Почему коммандер сделал это? Особенно если учесть, что вы, уж простите меня, совершенно не подходите для академии.

Изабель Лакост уставилась на Желина, пораженная его беспечной жестокостью.

Желина наплевал на ее желания и уничтожил атмосферу доверия между двумя женщинами, хотя ее тактика явно приносила плоды. С какой целью он сделал это? Испугался, что Амелия скажет, раскроет что-то?

Но при всем при том Лакост не могла не признать и правоту конника. Вопрос он задал хороший. Почему коммандер Гамаш изменил решение предшественника и принял девушку-готку в академию?

Возможный ответ вызывал у Изабель Лакост все большую и большую озабоченность.

Глава тридцать третья

– О чем ты думаешь? – спросила Рейн-Мари.

Выйдя из бистро, они направились в церковь Святого Томаса, чтобы побыть в тишине и покое.

И теперь она сидела на скамье рядом с Арманом. Он смотрел перед собой, и, хотя его глаза были открыты, у нее создалось впечатление, что он молится.

Она знала, что задала не тот вопрос. На самом деле ей хотелось знать, что он чувствует.

Арман глубоко вздохнул и с силой выдохнул, словно долгое время удерживал дыхание.

– Я вспоминал, как ждал возвращения отца и матери. Стоял на коленях на диване, держась за спинку, и глядел в окно. По телевизору показывали «Бэтмена». До сих пор слышу музыкальный лейтмотив.

Он тихонько напел его, и Рейн-Мари представила себе маленького мальчика, который, когда родители уезжали, всегда ожидал их возвращения.

Который просыпался, когда они на цыпочках входили в его спальню и целовали на ночь.

Который всегда находил в холодильнике лакомство, уложенное в замысловатую фигурку, завернутую в фольгу. Он думал, что эти фигурки делает для него мама. И даже когда позднее Арман узнал, что какой-то незнакомый человек в ресторане изготавливает лебедей, корзиночки и лодочки, в которых он и находил угощение, он все еще цеплялся за мысль о том, что их своими руками делала его мать. Для него.

Насколько знала Рейн-Мари, он до сих пор в это верил.

– «Бэтмен», – пропел вполголоса Арман. – Я заметил свет фар, но знал, что это не они. Было слишком рано. И фары светили как-то по-другому. А потом я увидел двух людей, идущих по дорожке. Но я не испугался. Думал, просто гости.

Рейн-Мари взяла его за руку. Она уже слышала эту историю. Один раз. Всего только раз рассказал он ей о том далеком вечере. В начале ухаживания, когда понял, что любит ее, и понял, что она любит его. И захотел, чтобы она знала.