– Вы знаете, сэр, что возражаю. Ни вам, ни кому-либо другому я бы не позволила это сделать. А вы, как никто другой, понимаете, насколько важно сохранить место убийства в неприкосновенности до приезда криминалистов.

– Знаю. Поэтому я ни к чему не прикасался. Смотрел и дышал.

Его голос звучал резковато. Не то чтобы укоряя ее, но давая отпор.

– Мне жаль, если то, что я сделал, расстроило вас, старший инспектор. Я хотел одного – помочь. – Его голос смягчился. – Ты и в самом деле думаешь, что я убил Сержа Ледюка?

Изабель Лакост вздохнула с явным облегчением:

– Нет, не думаю.

– Хорошо, – сказал Гамаш, улыбаясь. – Потому что я определенно не хотел бы, чтобы ты села мне на хвост.

– Надеюсь, вы знаете, что я уважаю вашу работу здесь, коммандер. Но расследование веду я.

– Я знаю, Изабель. Я не пытаюсь перехватить у тебя инициативу. Однако мне необходимо участвовать в расследовании. Должен сказать тебе, что я собираюсь позвонить мэру Сен-Альфонса и сообщить о случившемся. А также известить местного начальника полиции.

– Вполне резонно, – сказала она.

Бовуар смотрел и слушал, вникал в сказанное и в несказанное. Главным образом он наблюдал за Гамашем.

Арман Гамаш не отмахнулся от вопроса, но и не ответил на него толком. А это был тот самый вопрос, который мучил Бовуара.

Почему Гамаш остался в комнате, где лежало тело? Лакост права. Опытный следователь в данном случае должен был уйти из комнаты, запереть дверь в квартиру и ждать криминалистов.

Но Гамаш поступил иначе.

– Сейчас мне нужно поговорить с кадетом, который нашел тело, – сказала Лакост.

– D’accord, – кивнул коммандер Гамаш и открыл дверь в свою квартиру.

Натаниэль сидел на краю дивана, нервно отвечая на вопросы. С каждым новым вопросом он волновался все больше и больше, независимо от того, насколько благожелательно и мягко обращались с ним следователи. Правда, нужно признать, что допрос начался не лучшим образом.

– Ваше имя?

– Натаниэль Смайт.

Он произнес это на французский манер, хотя имя определенно было английским, как и сам он.

– Натаниэль Смайт? – переспросила Лакост с английским акцентом.

Натаниэль покраснел. При рыжих волосах и бледной коже он краснел мгновенно и очень заметно.

Этот молодой человек отчаянно желал вписаться в среду, казаться квебекцем. Однако имя и цвет волос тут же выдавали его. И пусть он не лгал напропалую с самого начала, но все-таки хотел ввести в заблуждение. Хотел представить себя таким человеком, каким не был.

Деталь незначительная, но красноречивая. А старший инспектор Лакост знала, что убийства вырастают из маленьких, почти невидимых вещей. Они редко становятся следствием какого-то одного весомого события и гораздо чаще происходят в результате накопления мелких обид, оскорблений, вранья. Царапин. Пока последняя рана не оказывается роковой.

Лакост посмотрела на молодого кадета Смайта, который только что пытался сделать вид, что он не англо. А теперь она воспринимала новые волны, исходящие от него.

«Он гей», – с беспокойством подумала она.

Гей – нормально. Англо – нормально. Англо и гей – нормально. Англо, гей и в академии – тут уже возникали вопросы. Неудивительно, что молодой человек инстинктивно пытался что-то скрыть.

Она посмотрела на Гамаша, который, все еще в халате и пижаме, удобно устроился в эймсовском кресле. Обратил ли он внимание на эти обстоятельства? Наверняка обратил.

– Кадет Смайт учится в моем классе, – сказал коммандер. – Иногда он приходит на приемы сюда, в эту квартиру.

– Oui.

– Расскажите нам, что случилось, – попросила Лакост обыденным тоном.

– Я нес профессору Ледюку его утренний кофе с тостами. Постучал, а когда он не ответил, подергал за ручку. Дверь оказалась не заперта, и я ее открыл.

Такое начало породило сразу несколько вопросов, но Лакост отложила их на потом.