Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

Но она, как никто другой, знала, что эмоции – вещь нелинейная. Они могли быть кругами, и волнами, и точками, и треугольниками. И очень редко были выражены прямой линией.

Каждый день она анатомировала последствия чьих-то необузданных эмоций.

Гамаш опустился на колени рядом с телом, изучая рану на виске Ледюка. И гораздо более значительное выходное отверстие. Потом он проследил за брызгами мозгового вещества Сержа Ледюка, разлетевшимися по комнате вплоть до того места, где агенты искали пулю.

– Нашла!

Но этот голос прозвучал не из группы полицейских, ищущих пулю. И находка была не пулей.

Все повернулись на голос и увидели агента в дверях спальни.

– В нижнем ящике под рубашками, – сказала она, пропуская в спальню старшего инспектора Лакост и других.

Там под аккуратно сложенными чистыми рубашками лежал кожаный футляр. Агент открыла его, и внутри они увидели красный бархат и характерные углубления, точно соответствующие форме револьвера. В футляре имелось еще одно углубление – для глушителя. И пустые углубления меньшего размера – под шесть пуль.

– Значит, револьвер принадлежал ему, – сказала Лакост, выпрямляясь.

Все снова посмотрели в гостиную, пытаясь понять, как револьвер мог оказаться там. Кто его вынес туда – Ледюк или убийца?

– Excusez-moi[36], – сказал агент, заглянувший в спальню. – Насколько я понимаю, это вы звонили начальнику полиции Сен-Альфонса, сэр?

Агент обращался к Гамашу. Тот кивнул:

– И мэру.

– Они оба здесь, – сказал агент. – Мы проводили их в ваш кабинет.

– Merci. Я буду там через несколько минут.

– Долбаный Ледюк, – пробормотал Бовуар. – Держать заряженное оружие в своей квартире. Незапертое. В учебном заведении. Глупый, глупый человек.

– Револьвер достал либо Ледюк, либо убийца, – сказала Лакост. – Во втором случае убийца, вероятно, хорошо знал Ледюка, настолько хорошо, что даже знал о существовании оружия и о том, где оно хранится.

– Я должен кое-что показать вам, – сказал коммандер Гамаш.

Амелия Шоке сидела за длинным столом, и с обеих сторон между нею и другими кадетами оставалось несколько пустых стульев.

Их собрали в столовой, чтобы можно было провести обыск в комнатах. Вокруг стоял гул голосов, который не стихал с тех пор, как им сообщили первую новость, и гул становился все громче, по мере того как распространялись слухи.

Слух витал в воздухе,

выискивая, на чью шею опуститься[37].

Кадеты были потрясены. И возбуждены. Некоторые были испуганы и пытались спрятать это под напускной бравадой.

Время от времени кто-нибудь поглядывал в ее сторону. Амелия знала, о чем они думают. Если уж убийца среди них, то пусть это будет чокнутая.

Самая легкая цель. Ее никто не станет защищать.

Амелия закатала рукава до самых локтей. Показала им изображения и слова, вытравленные на ее коже, словно родимые пятна.

Их розовые идеальные лица неодобрительно морщились.

Она знала, что подставляется.

Профессор Ледюк мертв. Убит.

И она спрашивала себя, как скоро придут за ней.

– Можно тут сесть?

Она подняла глаза и увидела рядом Натаниэля, мягкую белую руку на спинке стула.

Слова «пошел в жопу» застряли у нее в глотке, и она кивнула.

– Никто не хочет сидеть со мной, – сказал он. – Я знал, что так будет, когда я расскажу им все. Они, наверно, думают, что это сделал я и, сидя рядом со мной, они становятся подельниками.

– Они боятся, – сказала Амелия.

– И я боюсь, – откликнулся Натаниэль. – А ты разве нет? Посмотри, что случилось. Как это могло…

– Помолчи, – отрезала она и сильно пожалела, что позволила ему сесть рядом.

– Коммандер Гамаш спрашивал про карты, – прошептал он, наклонившись к ней. – Он хотел, чтобы я нашел свою копию.

Он вытащил бумажку и разгладил ее на столе, но Амелия смахнула ее.

– Убирайся от меня!