Последний ребенок - Джон Харт (2019)

Джар не был милым и приятным человеком, знал это, но ничуть не переживал. Мало того, он даже испытывал своего рода извращенную гордость, видя, как молоденькие мамочки тащат детишек через дорогу, рискуя попасть под колеса, только чтобы избежать встречи с ним на тротуаре. После девяти арестов и тринадцати лет заключения забота о собственных потребностях стала его религией. Шестьдесят восемь, щетинистые волосы, два шатающихся зуба и глаза цвета сырых устриц. Три пачки сигарет в день помогали поддерживать форму и не расплываться, наркотики и выпивка не давали попасть в тюрьму, притупляли зуд, ослабляли тягу к местам, куда его влекло воображение. При наличии достаточной дозы ему вполне удавалось продержаться с утра до вечера.

Обычно.

Жил Джар на окраине города, в обветшалом домишке, расположившемся на участке в двенадцать акров. Рядом с участком пробегала, по пути к городской свалке, двухполосная дорога. Передний двор – деревца и лужайка, девятнадцатилетний «Понтиак» и грузовичок, изрыгавший при работе черный дым. На заднем стояли бочки с пустыми бутылками и пролегала канава, заполненная мусором.

А еще у него был гараж. Объект этот находился ближе к задней границе участка, в такой густой и темной роще, какую Джар мог бы вырастить сам с одной-единственной целью: спрятать в ней гараж. Ни на каких картах и планах этой постройки не было. Никакого разрешения на нее никто не выдавал. Но гараж был, и была роща, и была река.

Мальчишку Джар видел, разумеется, и раньше: тень за окном, цветное пятнышко в угрюмых зарослях. Чего хотел паршивец, он, конечно, не знал, но однажды почти поймал его. Увидел говнюка в заднем окне, выскользнул тихонько через переднюю дверь, осторожно свернул за угол и даже схватил за волосы, но чертенок вырвался прежде, чем Джару удалось зацепиться поосновательнее. Его хватило на четверть мили погони, а потом взбунтовались легкие. Джар помнил, как упал на колени, как, собрав оставшийся воздух, крикнул мальчонке вслед: «Вернешься – убью. Убью, гаденыш». И что? Сопляк вернулся. Джар знал по крайней мере о двух случаях. Чего он никак не ожидал, так это того, что щенок заявится среди белого дня.

Сначала его внимание привлекла машина. Она стояла на обочине, едва не съехав левыми колесами в канаву. Заметив тусклый блеск хрома между деревьями, Джар вышел на крыльцо. Вышел в одном нижнем белье, растянутом, обвисшем и сильно поношенном, но кому какое дело? Улица не самая многолюдная, до ближайшего соседа больше четверти мили. Проезжали здесь только юнцы, любившие оторваться на пустынной дороге, да мусоровозы по пути на свалку. Не окраина, а кусочек рая, где Джар делал все, чего только душа пожелает. К тому же было еще рано, и солнце даже не тронуло деревья.

Так что, черт возьми, делает эта машина, припарковавшись у его дома?

Большинство людей в чужие дела соваться не стали бы.

Джар опустил руку, нащупал и взял стоявшую у дверной ручки бейсбольную биту. Старая, с вмятинами и царапинами, оставшимися с того случая, когда он, после неудачи любимой команды в игре на вылет, забил до смерти телевизор. Джар пошатнулся, шагнув на нижнюю ступеньку, – внизу спины обосновалась тупая боль, к которой время от времени добавлялись острые иголочные уколы, – и зашагал к дороге. Деревья потянулись к нему. Ветка хлестнула по щеке, содрав полоску кожи.

Чтоб тебя.

Джар отмахнулся битой и едва не упал.

Машина оказалась старым желтым универсалом с деревянными панелями. Лысые покрышки, торчащие из окон кусочки герметика. Вроде бы пустая. Джар остановился в конце своей подъездной дорожки и бросил затуманенный взгляд сначала в одну, потом в другую сторону улицы. Никого. И ничего, кроме универсала. Горячий и ровный асфальтобетон, шершавая бита, уже успевшая загнать в ногу несколько заноз. Он остановился и увидел на белой безволосой икре яркие, как леденцы, капельки крови.

Чтоб тебя.