Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова (2018)

Зато она взлетала с коробки Димке на плечо. Любила устраиваться у Оли на руках – выпрашивала размоченную булку. Получив лакомство, раздувалась втрое больше обычного, словно приняла на хранение драгоценную жемчужину, и начинала удовлетворенно курлыкать – совершенно как кошка, которую чешут за ухом. Ее спина незаметно покрылась мягкими перышками, шейка стала отливать синевой. Аделаида росла.

Возвращаясь домой, Оля видит на крыльце Маню-Пудру. Толстуха сидит на верхней ступеньке, расставив ноги, и загораживает проход к двери.

– Ты чего здесь? – мрачно спрашивает Оля.

Пустили, называется, козла в огород.

– К мамке и папке твоим! – Маня показывает розовый язык.

– У тебя свои есть. Шагай к ним.

– Мамка есть. А папки такого нету!

Дверь распахивается, и выходит отец.

– О, Лелька! Иди в дом, мать только что суп сварила. Хочет, чтобы ты пробу сняла на соль.

– А сама она не может?

– Говорит, язык обожгла.

Он улыбается, мимоходом треплет Маню по белобрысой голове. Оля давно не видела его в таком хорошем расположении духа.

– Держи.

Он присаживается рядом с Пудрой и протягивает ей какой-то предмет. В следующую секунду Оля понимает, что это, и ее захлестывает волна гнева. Шоколадка, большая шоколадная плитка с балериной, которую мама отложила на Новый год. Лакомство, достающееся Оле очень редко. Праздничное, запретное и оттого ценное вдвойне.

– Дайте! Дайте!

Отец смеется. Пудра выхватывает у него плитку, разворачивает, жадно запихивает в рот и давится шоколадом. По подбородку течет коричневая слюна. Она чавкает и постанывает от удовольствия. До Оли доносится волна приторного аромата.

– А что сказать надо? – притворно хмурится отец.

– Шпашиба!

– Умница.

– А еще есть?

– В другой раз будет.

Оля старается не смотреть на Пудру. Больше всего она сейчас жалеет о том, что они вмешались в развлечение Грицевца и его компании.

Вскочив, Пудра одергивает юбку, машет им рукой, перепачканной в шоколаде, и деловито направляется прочь.

– Ты не сердись, – помолчав, говорит отец. – Уж больно мало у нее радостей в жизни. Никому она не нужна. Шоколада на Новый год у нее не будет, да и вряд ли был когда-то. Эх, горюшко-горюшко…

Оля чувствует, что должна устыдиться, проникнуться трагедией неприкаянной Пудры. Но не может.

– У нас-то семья нормальная, – продолжает отец. – А у нее что? Бабка ведьма, мамаша дрянь. А шоколада я еще куплю, не бери в голову. Ладно, беги.

Мама стоит у плиты, напевает. Босые ноги ритмично переступают по полу – мама танцует ламбаду.

– Ты только никому не рассказывай, – таинственным голосом начинает она, – но кажется, у папы начинает кое-что получаться с его проектом!

– Каким проектом?

– Ну как же! Свиноферма!

Оля столько раз слышала про свиноферму, что от частого употребления смысл этих слов совсем стерся. Она позабыла, что у отца были серьезные планы на их жизнь в Русме; она все забыла, кроме того, что папа угощает шоколадом, припасенным для нее на праздник, чужую девочку.

– Это, конечно, пока не окончательно… Но он нашел, где взять деньги. Люди в него поверили, понимаешь?

У мамы розовеют щеки, прядь падает на лоб, и мама сдувает ее, смешно вытянув губы трубочкой.

– Только никому-никому! – торопливо добавляет она.

Оля машинально кивает.

– Ты бабушку уже покормила? – спохватывается она.

Маму не нужно пускать в дальнюю комнату. С каждым месяцем градус безумия в старухиных речах нарастает. «Зря мы грибы едим так беззаботно», – думает девочка. И еще думает, что когда начнется сезон, она станет проверять каждую сорванную старухой сыроежку – надо только взять в библиотеке атлас грибов.

– Ей папа сам отнес еду.

Надо же!

– А как ты язык обожгла? – подозрительно спрашивает Оля.

– Горячую ложку облизала, – сокрушенно говорит мама.