Ученик - Ханс Русенфельдт, Микаэль Юрт (2017)

Анна Эрикссон достала чемодан. Ночью она долго лежала без сна. Просто не могла заснуть. Вся ситуация представлялась настолько абсурдной, что она толком не знала, что и думать. Впрочем, в том, что кое-что из этого правда, она теперь была убеждена. Она в опасности. Полностью картину она себе не представляла, но то, что ситуация серьезная, поняла более чем хорошо. По бледному, умоляющему лицу Себастиана и позднее, по краткому рассказу дочери об убийствах.

Анна позвонила Ванье спустя примерно час после ухода Себастиана, поскольку усомнилась в том, что рассказанное им соответствовало действительности. У него могла иметься собственная причина хотеть от нее избавиться. Она не чувствовала уверенности.

Ванья, похоже, была задергана. Могла поговорить только кратко. Анна притворилась, будто беспокоится по поводу того, что прочла в газете. Попыталась выудить из Ваньи как можно больше, не раскрывая истинной цели. Узнала она не слишком много. Полицейская конфиденциальность и способность разграничивать работу и дом имели для Ваньи большое значение, и она крепко держалась и за то и за другое.

Но то, что Анна узнала, ее напугало.

Да, Себастиан опять работает вместе с Госкомиссией.

Убийства с ним как-то связаны. Серьезным образом.

Ванья отвечала крайне немногословно, а Анна не могла давить, иначе ее интерес показался бы странным. Однако из короткой части их разговора она поняла, что все правда.

– Я не понимаю, почему ему вообще позволили остаться.

– Что тебя удивляет? Он ведь не замешан?

– Замешан. Я не могу рассказать, каким образом. Ты бы мне не поверила… Никто бы не поверил.

Значит, верно. Анна попыталась завершить разговор, не выдав своей внезапной паники.

«Никто бы не поверил».

Она поверила.

Она знала.

Анна сразу позвонила матери. Выдумала историю. Мать удивилась, но обрадовалась тому, что она приедет.

Дальше работа. Рассказала, что ей нужны отгулы. По семейным обстоятельствам. Получилось. На работе ее любили и, скорее, забеспокоились о ней, нежели усомнились в необходимости отгулов.

Она их успокоила.

Ничего страшного. Просто ей надо кое-что сделать для старой матери. Но это может занять какое-то время.

Потом она начала собираться. Взяла вещей на неделю. Позвонила Вальдемару и попросила его сразу вернуться домой. Не хотела оставаться одна. Рассказала ему, что мама приболела и что она собирается на некоторое время поехать к ней. Он предложил поехать вместе, но она его отговорила. Ведь это ее мама, и они так давно не общались. Ничего серьезного. Скорее, повод съездить, ее навестить… Он купился на ложь. Даже не заметил, что она лжет.

Хорошо, что она умеет лгать.

Очень хорошо умеет. Интересно, когда она этому научилась? Ведь она всегда считала, что важна честность.

Но в тех случаях, когда правда не причиняет боли. Когда она простая спутница.

Как много раз она хотела рассказать Ванье правду.

Как много раз была близка к этому.

Но ложь, начавшаяся как оберегающая, удобная мера, постепенно подпитывалась тысячью мелких будничных отклонений от истины, пока не стала реальностью. Правда со временем закуклилась и превратилась в компактный неприступный замок, куда Анна вовлекла с собой и Вальдемара.

Он сначала хотел рассказать Ванье об истинном положении вещей, когда та достаточно вырастет, чтобы понять, но Анна все время откладывала. Все время передвигала момент признания, неделями, месяцами, годами, пока тяжесть правды ни оказалась столь велика, что могла бы разрушить все. Пока просто-напросто ни стало слишком поздно.

– У Ваньи нет другого отца, кроме тебя, – в конце концов, твердо заявила она мужу, на том и порешили.