Ангелы-хранители - Дин Кунц (2019)

– Боже мой, Нора! Это вовсе не любительская мазня. Это настоящее. Это искусство.

Нора установила холсты на четырех стульях, и Трэвису захотелось изучить их получше. Он вскочил с дивана, подошел к картинам и принялся переходить от одного полотна к другому.

– Ты потрясающий фотореалист! Я, конечно, не искусствовед, но, клянусь Богом, ты ничуть не хуже Эндрю Уайетта! Но меня немного удивляет одно… Есть нечто леденящее кровь в этих двух работах…

Комплименты Трэвиса вгоняли Нору в краску. Нора тяжело сглотнула, чтобы вернуть себе дар речи:

– Решила добавить немного сюрреализма.

Нора принесла два пейзажа и два натюрморта. Все они были типичным образцом фотореализма, но в двух явно чувствовался налет сюрреализма. На натюрморте, например, стаканы для воды, кувшин, ложки на столе были выписаны с удивительной точностью, и на первый взгляд картина казалась удивительно реалистичной, но, приглядевшись, можно было заметить, что один из стаканов расползается по поверхности, а кружочек лимона проникает в стенку стакана, словно стекло было отлито вокруг него.

– Твои картины великолепны, просто великолепны! А другие у тебя есть?

Есть ли у нее другие?!

Совершив еще две вылазки в спальню, Нора принесла шесть картин.

С каждой новой работой возбуждение Трэвиса усиливалось. Его восторг был совершенно искренним. Поначалу Норе казалось, что он ее разыгрывает, но вскоре она убедилась, что он не пытается скрыть истинные чувства.

Переходя от картины к картине, Трэвис не уставал твердить:

– Твое чувство цвета просто уникально.

Эйнштейн ходил хвостом за Трэвисом, тихо подтявкивая каждому восторженному замечанию хозяина и энергично виляя хвостом, словно выражая свое полное согласие с высокой оценкой картин.

– В твоих работах чувствуется настроение.

– Гав!

– Твое владение кистью поражает. У меня нет впечатления, будто я вижу тысячу мазков. Такое ощущение, будто картина волшебным образом появилась на холсте.

– Гав!

– Ты не только сможешь себя этим прокормить… Думаю, на этом ты сможешь сделать себе имя!

Нора не осмеливалась признаться себе, насколько серьезно она относится к своей работе, и поэтому нередко писала одну картину поверх другой, снова и снова используя один и тот же холст. И в результате многие работы были утрачены навсегда. Однако на чердаке Нора хранила более восьмидесяти своих лучших картин. И вот теперь по настоянию Трэвиса они спустили вниз бо́льшую часть завернутых полотен и, сорвав коричневую бумагу, установили картины на предметах меблировки гостиной. Впервые на памяти Норы гостиная выглядела столь ярко и приветливо.

– Любая галерея будет счастлива выставить твои работы, – сказал Трэвис. – И правда, давай завтра погрузим в мой пикап часть твоих картин и покажем в нескольких галереях. Посмотрим, что они скажут.

– Ой нет! Ни за что!

– Обещаю, Нора, ты не будешь разочарована.

Неожиданно у Норы от волнения сжалось сердце. Несмотря на захватывающую перспективу сделать карьеру в области искусства, Нора отчаянно страшилась совершить столь смелый шаг. Для нее это было аналогично тому, чтобы броситься с обрыва.

– Не сейчас, – ответила Нора. – Через неделю… а может, через месяц… мы погрузим картины в твой пикап и отвезем их в какую-нибудь галерею. Но не сейчас, Трэвис… Я не могу… Я еще не готова…

– Снова эмоциональная перегрузка? – улыбнулся Трэвис.

Эйнштейн потерся о ногу Норы, бросив на нее такой умильный взгляд, что невозможно было сдержать улыбку.

Нора почесала у пса за ушами:

– Столько всего сразу навалилось. Мне всего этого не переварить. Голова идет кругом. Я как будто на карусели, которая, потеряв управление, крутится все быстрее.