Ангелы-хранители - Дин Кунц (2019)

И всякий раз, как Трэвис читал это посвящение, его душу переполняло ощущение чуда существования Эйнштейна. Ведь разве каждый ребенок не верит в то, что его собака столь же мудра и умна, как любой из взрослых? И какой подарок Небес восхитит юный ум сильнее, чем возможность иметь собаку, способную общаться на человеческом уровне и делить с хозяином победы и поражения, отдавая себе полный отчет в их значении? Какое чудо может принести больше радости, больше преклонения перед тайнами природы, более мощного ощущения сопричастности к неведомым чудесам жизни? В некотором смысле в самой идее соединить в одном существе свойства собаки и человеческий интеллект заложена надежда на появление вида не менее одаренного, чем человек, но более достойного и благородного. И разве взрослые люди не мечтают чаще всего о том, что в один прекрасный день найдутся другие разумные существа, способные разделить с человеком необъятные просторы холодной Вселенной и, таким образом, облегчить глубочайшее чувство одиночества и безысходности?

И какая другая утрата может быть более разрушительной, чем потеря Эйнштейна – первого обнадеживающего свидетельства того, что человечество несет в себе семена не только великого, но и Божественного начала?

Эти навязчивые мысли исторгли из груди Трэвиса горестный всхлип. Проклиная себя за психическую неустойчивость, Трэвис спустился в холл, чтобы Эйнштейн не увидел – и не испугался – его слез.

Нора сменила Трэвиса в три утра. Трэвису явно не хотелось уходить из смотровой, но она решительно отправила его наверх.

Трэвис, вконец вымотавшийся, но продолжавший уверять Нору, что все равно не уснет, упал на кровать и провалился в сон.

Ему приснилось, будто его преследует желтоглазое существо со страшными когтистыми лапами и обрубленными, как у аллигатора, челюстями. Трэвис пытался защитить Эйнштейна и Нору, подталкивал их вперед, уговаривая бежать, бежать, бежать… Но монстр, каким-то образом обойдя Трэвиса, растерзал в клочья сперва Эйнштейна, а затем и Нору – это было давнее проклятие Корнелла, от которого нельзя было избавиться, просто сменив имя на Сэмюэла Спенсера Хайатта, – и Трэвис, наконец перестав бежать, упал на колени и опустил голову, так как теперь, потеряв Нору и собаку, хотел умереть, и он слышал, как тварь приближается – цок-цок-цок, – и ему было страшно, но в то же время хотелось поскорее встретить смерть, предвестником которой и было это цок-цок-цок.

Нора разбудила его около пяти утра.

– Эйнштейн… – взволнованно начала она. – У него судороги.

Когда Нора привела Трэвиса в белоснежную смотровую, Джим Кин, склонившись над Эйнштейном, оказывал ему первую помощь. Норе с Трэвисом оставалось лишь не путаться под ногами. Вид у доктора был озабоченный, и он даже не пытался улыбаться или обнадеживать:

– Я дал ему дополнительную дозу противосудорожных средств. Думаю… теперь с ним все будет в порядке.

– Неужели у него началась вторая стадия? – спросил Трэвис.

– Возможно, нет, – ответил Кин.

– А разве на первой стадии бывают конвульсии?

– Все возможно, – отозвался доктор.

– Но маловероятно.

– Маловероятно, – сказал Кин. – Но… не исключено.

Вторая стадия чумки, с содроганием подумала Нора.

Она еще крепче сжала руку Трэвиса.

Вторая стадия. Затронут мозг. Энцефалит. Хорея. Повреждение мозга.

Трэвис решил не возвращаться в постель. Он остался до утра с Норой и Эйнштейном.

Они включили еще один светильник, но так, чтобы дополнительный свет не мешал Эйнштейну, и принялись с тревогой наблюдать за ним, опасаясь пропустить симптомы второй стадии чумки: подергивание, непроизвольные спастические и жевательные движения, о которых предупреждал доктор Кин.

У Трэвиса не получилось черпать оптимизм из самого факта отсутствия подобных симптомов. Даже если у Эйнштейна и была первая стадия чумки, которая, возможно, не перейдет во вторую, Трэвису казалось, что пес умирает.