Самая хитрая рыба - Елена Михалкова (2020)

В кафе за уличным столиком, покрытым липкой клеенкой, Макар заказал пиццу, а Бабкин – два борща. Пока они ждали, к ним присоединился третий участник трапезы – одноухий рыжий кот. Сергей без всякого удивления смотрел, как Илюшин придвигает стул и кот запрыгивает на сиденье: по необъяснимой причине кошки выделяли Макара из прочих двуногих.

Когда официантка поставила перед Сергеем две тарелки супа, Илюшин бесцеремонно вытащил из одной кусок мяса и сунул гостю под нос.

– Ты ему еще салфетку повяжи, – мрачно посоветовал Бабкин, наблюдая, как кот с урчанием вгрызается в вареную говядину. – У меня с утра крошки во рту не было. Лучше бы ты меня пожалел.

– Ты весишь сто двадцать кэгэ. А это несчастное животное – в лучшем случае три.

Несчастное животное зыркнуло на Бабкина с нескрываемой антипатией.

– К тому же ты здоровый мужик, – продолжал Макар, объедая корочку у пиццы, – а у этого бродяги, без сомнения, гельминты, блохи, стригущий лишай, чесотка и ушной клещ.

Сергей поперхнулся борщом.

– Хотя допускаю, что лишай не стригущий, а мокнущий, – великодушно добавил Илюшин.

«Он просто читал энциклопедию кошачьих болезней», – сказал себе Бабкин. Скосил на кота глаз и приободрился, не заметив ни лишая, ни ушного клеща.

– Давай вернемся к Максиму Белоусову. – Илюшин придвинул салфетки. – Похоронить его на берегу озера могли только три человека: Пронин, Мансуров или Дидовец. Первый уверен, что Максим жив.

– Или убедил нас, что верит.

– Возможно. Но если он не врет, остаются двое. Насчет Дидовца у меня большие сомнения. Ты обратил внимание на положение тела?

– Ногами к озеру, головой от него, – нехотя сказал Бабкин.

– И на холме с небольшим уклоном. Если так ляжет живой человек, он будет смотреть на воду. Кто-то позаботился о том, чтобы после смерти перед Белоусовым, как бы странно это ни звучало, открывался хороший вид.

– Лучше бы он позаботился о том, чтобы похоронить друга по-человечески, – не удержался Сергей, – а не зарыть как собаку!

Макар покачал головой:

– Ты заблуждаешься. Его вовсе не зарывали как собаку. Тот, кто это сделал, положил Максима в его любимом месте, на высоком берегу, где они сидели вечерами, курили и строили планы на будущее. Он был ему хорошим другом.

Кот спрыгнул и ушел. Кафе обезлюдело, куда-то исчезла даже официантка, и только трамвай в конце улицы мелькнул, звякнул и пропал, забрав последних прохожих.

Сергей подумал, что опустевший Щедровск ему по душе. Остаток теплого дня затихал, как кот, сворачивающийся на долгий сон. Эта длинная улочка с крапивой вдоль заборов, с ямами, запломбированными щебенкой, с двухэтажными домами и рассохшимися двойными рамами, между которыми на вате сидит вечный резиновый ежик с облупившимся носом, – эта улочка напоминала ему город его детства. Не настоящий – условный, сотканный из воспоминаний.

Они с мамой в декабре возвращаются из музыкального кружка, пальцы мерзнут в отсыревших варежках, ровный вал снега распадается на клавиши: светло-желтые – где из окон первого этажа тянутся длинные полосы света, темно-синие – где лежит глубокая тень.

Бабушка ведет его в школу, воздух чист и прозрачен, по опавшей листве им наперерез бежит кошка и взлетает на подоконник. Сергей забудет весь второй класс, целый год начисто сотрется из его памяти, как дурной сон, но останется белый зверек с пыльными лапками, который поглядел на него разноцветными глазами: зеленым и синим, точно стеклышки, выброшенные морем.

Деревянный эркер выдается над тротуаром кормой пришвартовавшегося парусника. Маленький Сережа возле входной двери под эркером всегда замедляет шаг: кажется, если нырнуть в подъезд, окажешься в необъятной утробе корабля, где матросы бранятся, раскачиваясь в гамаках, и поют старинные песни о морском дьяволе. Но дверь всегда заперта.

– Мне придется с ним поговорить, – подал голос Илюшин.