Поворот оверштаг - Владислав Савин (2012)

И тут нас ударило. Лодка вздрогнула, и даже сквозь задраенный люк на «Потсдамскую площадь», кормовой аккумуляторный, можно было слышать оглушительное шипение — это рвался наружу воздух и вливалась вода. Но люк пока держал, и переборка прочная, должна выдержать. А что в корме?

— Дизельный докладывает: их заливает! Переборка деформировалась и пропускает воду из четвертого! Просят разрешения отступить в шестой.

Разрешения не будет. Пусть подкрепляют переборку, заделывают течь — чем могут и как могут. ЦГБ кормовые тоже наверняка повреждены, мы выдержим затопление не больше чем одного отсека с прилегающими к нему цистернами, два — это уже смерть. Продуть носовые и средние ЦГБ, воздух в кормовые перекрыть! И моторы, лишь бы не сдохли! Пока у нас дифферент на корму, тяга моторов компенсирует минусовую плавучесть. Но когда выйдем наверх, носовая оконечность окажется над водой и непременно опустится, дифферент уменьшится — и хватит ли его, чтобы остаться на плаву? Не говоря о том, что аккумуляторы сдохнут через час или даже меньше. В каком состоянии кормовая группа, как раз в том, четвертом отсеке, куда попадание?

А все, кто остался в пятом и шестом, обречены, если только не попробуют выстрелить торпеду из кормового аппарата и выбраться через него. На что явно не хватит ни воздуха, ни времени. Впрочем, неизвестно, насколько мы все их переживем.

Значит, надо исполнить последний воинский долг. Успеть сообщить, с чем мы встретились. Чтобы те, кто придут после нас, были удачливее. И чтобы не тронули семьи.

— Радист, как всплывем, передать открытым: торпедированы подводной лодкой, на глубине, управляемые торпеды, скорость преследования под водой у субмарины противника свыше двадцати узлов. Погибаем за фюрера и Германию. Наши координаты. Командир и экипаж U-703.

— По глубомеру, рубка из воды!

Верхняя вахта, наверх — сигнальщики и артиллеристы. Готовиться к оставлению лодки? Нет — будем драться до конца! Радист — передача!

Открываю верхний люк, как положено командиру. И тут Свинорыл бросается на меня всей тушей, стягивает с трапа, карабкается сам и пытается открыть. Его едва оттаскивают, он вырывается и воет. Успокаивается, лишь получив по голове рукоятью парабеллума. Валяется, как мешок, живой или нет — черт с ним!

Наверху такое же серое море. И ледяная вода. В единственную резиновую шлюпку влезут максимум шестеро из сорока пяти человек на борту, прыгать же за борт в пробковом жилете — это еще более мучительная смерть, чем захлебнуться в отсеке тонущей лодки. Поэтому еще неизвестно, кому больше повезет, — тем, кто со мной, или тем, кто остался внизу. Но мы по крайней мере сделали все, что могли.

— Командир, радиосигнал не проходит! На волне непонятные помехи.

— Командир, перископ, пеленг 355, дистанция семь кабельтовых.

Вот он — враг, показался. Артрасчету — открыть огонь! Восьмидесятивосьмимиллиметровые — хоть отпугнут. А если повезет — повредят перископ.

— Две торпеды, справа, пеленг 350!

Не увернемся. У нас сейчас даже не восемь узлов — хорошо, если шесть. И дистанция мала. Это уже не бой, а добивание.

— Приготовиться покинуть лодку, командир?

Нет. И не успеем уже, и не Карибское море. Даже если эти, русские или британцы, всплывут, чтобы нас подобрать, — десять-пятнадцать минут в холодной воде не продержаться. Хотя сам пока не тонул в этом море, но нам сообщали об опытах с русскими пленными. При температуре воды в шесть градусов человек выдерживает в среднем десять минут, причем возможна мгновенная остановка сердца. Лучше уж погибнуть на своих постах, как подобает германским воинам.