Детство - Василий Панфилов (2019)

— Вот те и ну! — Сёмка доволен, щурит на меня узковатые глаза, на губе висит самокрутка из дрянной махорки и газетного листа. Минут за двадцать он вываливает на меня все сплетни, и удаляется развинченной походкой уставшего человека, просветившего невежественного меня, и от того страшно уставшего.

Сунув узел раздевальщику, получил жестяной номерок и повесил на шею.

— Вот, поймали, — Качнул банщик кустистой полуседой бородой, указывая на привязанному к столбу голого мужчину, украшенного кровоподтёками, — Ваш, Хитровский!

— Ваш! — Усмехаюсь ему в лицо, — Тогда уж ваш — московский! Хитровка, она большая и разная — тебе ли, москвичу, не знать!

Шлёпая босыми ногами по тёплому деревянному полу, прошёл мимо, заглянул в лицо. Нет, не знаком. Да и если бы… известная судьба у банных воров — поймают когда, так и привязывают до самого вечера. А дальше как повезёт. Бывает, што и встретится вору тот, кому по его вине, иль по вине коллег, домой в отрепьях бежать приходилось. Да не один!

Насмерть забивают редко, но и так бывает. Обычно же до закрытия бани продержат, да и на улицу голышом выкидывают, не глядя на погоду. Редко когда в полицию сдают.

Бывают прикормленные банные воры, которым хозяева отступные платят. Эти самые лютые, всегда калечат пойманных конкурентов.

Взяв шайку, набрал горячей воды и намылился. Банщики ко мне не лезут, да и што лезть-то? Денежных клиентов они издали чуют, а откуда им, денежным, взяться тут, в простонародном отделении за пятачок? Так, ногти постричь старику какому, да мозоли срезать, вот и весь доход. Ну, пиявки иногда поставить да кровь пустить.

По буднему дню народу немного. В основном высохшие старики с детворой, да всякие-разные похмельные личности самого што ни на есть неблагонадёжного вида. Отребье московское, да кустари мелкие из тех, у кого запой не вовремя начался.

— Накаркал! — С трудом удержался от того, штобы не сплюнуть на пол — солдат привели! Обычно по субботам, но бывает и так. Может, работы какие грязные, а может, и поощрение такое. Почти полсотни здоровых молодых мужиков, крепко пахнущие потом и гогочущие по-лошадиному, заполнили небольшую мыльню.

— Поделись-ка, малец! — Усатый дядька отобрал у меня веник, — Нам, вишь ты, по одному венику на десять чилавек дают. Да не хмурься ты! Айда с нами в парилку, и тебя попарим! А?

— Нет уж, — Отмахиваюсь решительно, — парился я как-то с вашим братом. Хуже только с цыганами да жокеями! Жар такой, што мало глаза из черепа не вытекают.

— Ха! — Горделиво приосанился тот, — Мы такие! Известное дело — солдат кашу из топора сварнит, штыком побреется…

— У ребёнка в бане веник скрадёт, — Добавляю в тон.

— Да на! — Побурев, он сунул мне веник назад и отошёл, — Тоже мне… нашёлся! Защитникам своим веника пожалел!

Тридцать вторая глава

— Поехали! — Меня дёрнули за ногу, срывая одеяло. Отмахнулся ногой и попал куда-то в мягкое, — Ай! Чорт этакий!

Максим Сергеевич, ругался, сидя на полу и держась за живот.

— Да уймись ты, бес! — Откуда-то со стороны, кувыркаясь и расплёскивая воду, в мужчину прилетела жестяная кружка, — Моду взял, посреди ночи людей будить!

— Егорка, вставай! — Бывший офицер не отступал от своего, — Я с купцами поспорил, что ты любого цыгана перепляшешь!

— Ты поспорил, ты и пляши! — Отвечаю раздражённо, не желая участвовать в аферах Милюты-Ямпольского.

— Егорка! — Едва не рыдая, взвыл тот пароходной сиреной, разбудив уже всех обитателей флигеля, и получив на свою голову поток грязнейшей ругани, — Яр! Лихач снаружи ждёт, за тобой приехал!

— Мать же твою… — Вскакиваю с нар и начинаю умываться и одеваться.

— Пошли! — Максим Сергеевич не то чтобы пьян, но так ето… не в адеквате. Никак кокаином опять балуется?