Детство - Василий Панфилов (2019)

— За какие только грехи? — Покачала головой Анна Ивановна, перекрестившись небрежно, — Дарья! Лентяйка нерасторопная!

Сорок первая глава

На третий день я пришёл в Лавру, изнурённый и голодный. Зайдя в трактир, сел за стол с выскобленными до бела досками и вытянул усталые ноги. Половой, не спрашивая, принёс мне заварочный чайничек и полный чайник кипятку.

— Спаси тя бог, — Благодарю ево, высыпая денюжки в протянутую пухлую руку.

Горячий чай пролился в моё иссохшее горло живой водой.

— Егорушка! — От двери беззубо заулыбался знакомый паломник, одетый в сменку до седмово колена, што заплата на заплате.

— Присаживайся.

— Спаси тя Христос, — Крестится тот истово и присаживается напротив, не чинясь. Пару минут мы пили чай в полном молчании, а затем Никодим решил отблагодарить меня своими байками.

— Кажный год к Сергию хожу, — Шумно сёрбая кипяток, рассказывал он благостно, — да и не по разу! На Пасху вот, а потом и в конце лета ишшо. По другим святым местам тож. Навидался чудес!

Лицо Никодима просветлённое, он давно уже по святым местам ходит, чуть не двадцать лет. Сейчас вот в Троице-Сергиеву Лавру, потом домой, в Зарядье. Отдохнёт немного, повидает внуков, и снова куда-нибудь направит свои ноги.

— Болят колени-то? — Лукаво спросил паломник, пряча улыбку в неухоженных усах, — то-то! Ничево! Годик-другой так походишь, так и мозоли на коленях будут. Гляди!

Он задрал грязную штанину из грубого рядна, показывая опухшие колени, покрытые какими чудовищными мозолями, мало не роговыми наростами, сочащиеся сукровицей и как бы не гноем.

— Летом почитай половину пути от Москвы на коленках проползаю! Так-то!

На лице совершенно детская улыбка, странная при нечёсаных волосах и общей неухоженности. Трактир тем временем начали наполнять другие паломники из моей группы, разговор сам собой перешёл на чудеса.

Начал Никодим, а там и другие подхватили. Если верить им, то монахи здесь мало не по воде ходить могут, а чудеса происходят совершенно библейские, вплоть до исцеления проказы и восстания мёртвых.

Слушаю их, и завидую искренне. Верят! Верят в чудеса, верят в Бога, верят в то, што паломничество очистит их от грехов вольных и невольных. А я не могу.

С тяжким сердцем пошёл в Лавру, штобы успеть на молебен. На паперти выбрал одноногого нищего, у которого поперёк заросшево лица тянулся грубый шрам. Шрам и особые повадки выдавали в нём солдата, и я щедрой рукой сыпанул ему медной мелочи.

Нищий закрестился, благодаря, а мне почему-то стало ещё хуже. Защитники! И вот так вот, на паперти.

Пока не начался молебен, прошёл и расставил свечи. Потом честно отстоял службу, вслушиваясь в молитвы, но ничегошеньки в моей душе не ворохнулось. В лесу когда бутовском жил, больше Бога было, чем здесь. Да даже когда тётка молилася, там был Бог. Жестокий тёткин Бог, а не мой добрый Боженька, но был же!

Хотя… кошуся на просветлённые лица других паломников… может, это я такой урод?

— Отмолил грехи? — Поинтересовался Милюта-Ямпольский, не вставая с нар, только што книжку в сторону отложил. Будто не на неделю в паломничество я уходил, а из нужника вернулся. Только что комната сызнова засрата до полново изумления.

— Так, — Желания разговаривать ни малейшево. Скинув котомку на нары, сел там же в задумчивости, а потом и лёг.

— Вот и я — так, — Вздохнул тот, потянувшись за кисетом и трубкой, — существование без цели и смысла. Кто я? Кто мы все? Твари Божьи, ждущие Страшного Суда, или искорки сознания, несущиеся в бескрайней пустоте Вселенной?

Затянувшись, он пустил по комнате клубы специфически пахнущево дыма. Опять никак к азиатам ходил? Впрочем, пусть ево!