На льду - Камилла Гребе (2016)

Любовь и красота не вечны.

Только дерьмо вечно. А такие волшебные моменты совершенного счастья редки и тем более ценны. И лучшее, что можно сделать, встретив такой момент, это не испортить его.

И я лежу неподвижно под одеялом и стараюсь дышать как можно тише. Касаюсь кончиками пальцев нежной кожи ее лобка – там, где только начинаются волосы.

В то время, когда у нас был роман и когда Ханне доверяла мне себя и свое тело, я не был столь осторожен.

Это еще один из жизненных уроков, которые мне пришлось усвоить: ты начинаешь что-то ценить, только когда теряешь. Банально, но правда. И чем ценнее утраченное, тем сильнее ты будешь по нему скучать, и только это является мерилом его ценности.

В половине восьмого я тихонько встаю, одеваюсь, пишу записку и кладу на письменный стол. В записке я объясняю, что должен быть в Полицейском управлении в восемь и что мы увидимся позднее. Я хотел добавить «Целую» или «Спасибо за вечер», но почему-то решаю этого не делать.

Санчес и Манфред уже на работе. Сидят за ноутбуками с кофе в руках. Манфред выглядит усталым. Не знаю, удалось ли ему поспать после нашего разговора. Через пару минут приходит Бергдаль, следователь, который помогал нам разбирать советы от общественности. В одной руке у него стопка бумаг, в другой – упаковка жевательного табака. Манфред тяжело поднимается со стула.

– Может, лучше ты начнешь? – говорит он. – Ты ведь что-то вчера накопал, да?

Я киваю и рассказываю о найденных спичках, о царапинах на веках и о теории Ханне, что убийца хотел заставить жертву смотреть, как он уходит, а не наоборот.

– Любопытно, – говорит Санчес, и вроде искренне. По крайней мере без обычной иронии в голосе.

– Я же говорил, что эта ведьма хороша, – бормочет Манфред.

– Если я правильно все поняла, его мотив – месть? – спрашивает Санчес.

– Судя по всему, да, – отвечаю я. – Но лучше пусть Ханне сама все объяснит.

– А когда она появится? – интересуется Санчес. Я пожимаю плечами.

– Понятия не имею.

– Ну ладно, – говорит Бергдаль. Ему за пятьдесят, и он явно стесняется своей лысины и вечно носит кепку или шапку, даже в помещении. Сегодня на нем черная вязаная шапка на размер больше. – Я хотел рассказать об информации, которая поступила к нам после того, как портрет жертвы опубликовали в газетах и показали по телевизору. Кстати, ни одна газета и ни один телеканал не обошли эту новость стороной. Поступило около ста звонков, из которых восемьдесят не представляли интереса. Оставшиеся восемнадцать мы поделили на две группы: более и менее вероятные, – учитывая сходство жертвы с названной женщиной. Над ними мы и будем работать сегодня.

В коридоре раздаются шаги. Входит Ханне, снимает куртку и садится на стул рядом с Санчес, не встречаясь со мной взглядом. Но я не могу отвести от нее глаз. Я пожираю глазами ее тонкие черты лица, влажные волосы, рассыпавшиеся по плечам, даже мешковатую кофту. Сердце сжимается от прилива нежности.

– И сколько вероятных кандидаток? – спрашивает Санчес.

– Три, – отвечает Бергдаль и прикрепляет три фото на доску. – Вильгельмина Андрен, двадцать два года из Стокгольма. Находится на принудительном психиатрическом лечении в отделении «140» – для шизофреников – в больнице Дандеруда. Была отпущена на выходные домой и не вернулась. По словам родственников, приступов агрессии с ней не случалось. Болезнь проявляется по-разному. Она верит, например, что может общаться с птицами. Уже исчезала раньше. Обычно ее находили в парке, где она общалась со своими пернатыми друзьями.

– Птицами? – удивляется Манфред.