Воронята - Мэгги Стивотер (2012)

— Ронан, вставай, — сказал Гэнси, толчком открывая дверь Ронана. Не дожидаясь ответа, он направился к лестничной площадке, чтобы выглянуть в разбитое окно на парковку. Снаружи все застилал дождь, мелкие брызги создавали ореол вокруг удаленных от дома фонарей. Каким-то образом он уже знал, что обнаружит, но, тем не менее, реальность встряхнула: Камаро пропал с парковки. Адаму было проще завести без ключа зажигания его, чем БМВ Ронана. Рев запуска двигателя, возможно, был тем, что разбудило Гэнси первый раз, а лунный свет — просто воспоминание о последнем разе, когда он просыпался.

— Чувак, Гэнси, что? — спросил Ронан. Он стоял в дверном проеме на лестничной площадке, почесывая рукой затылок.

Гэнси не хотел произносить это. Если бы он сказал это вслух, это бы стало реальностью, это и в самом деле случилось. Это бы не так ранило, если бы это был Ронан; это было своего рода ожидаемо от Ронана. Но это был Адам. Адам.

«Я говорил ему, верно? Я говорил ему, что мы подождем. Не то чтобы он меня не понял».

Гэнси испробовал несколько различных способов думать об этой ситуации, но не было ни одного, который бы причинял меньше боли. Что-то внутри него ломалось.

— Что происходит? — тон Ронана поменялся.

Не оставалось ничего, кроме как сказать.

— Адам ушел пробуждать энергетическую линию.

43

Всего в миле отсюда на Фокс Вей 300 Блу проснулась из-за стука в ее дверь.

— Ты спишь? — спросила Мора.

— Да, — ответила Блу.

Мора зашла.

— У тебя свет горел, — заметила она, вздохнула и присела на краю кровати Блу, выглядя так же мягко, как и стихотворение в тусклом свете. Несколько долгих минут она вообще ничего не говорила, просто рассматривала карточный столик, который выбрала Блу, сваленный на край матраца. Не было ничего необычного в этой тишине между ними, сколько Блу себя помнила, ее мать приходила к ней в комнату вечером, и вместе они читали книги на разных краях кровати. Ее старый сдвоенный матрац казался просторнее, когда Блу была маленькой, но теперь она была крупнее, и стало невозможно сидеть, не задевая друг друга коленями или локтями.

После нескольких мгновений терзания книг Блу, Мора оперлась руками на колени и осмотрела крошечную комнату Блу. Освещение давала тусклая зеленая лампа на тумбочке. На стене напротив кровати Блу приклеила полотна, украшенные коллажами из бумажных листьев и высушенных цветов вокруг двери. Большинство из них все еще довольно хорошо выглядели, но некоторые были сильно старыми. Вентилятор на потолке был украшен цветными перьями и веревочками. Блу жила здесь все шестнадцать лет своей жизни, и комната именно так и выглядела.

— Я думаю, что должна попросить прощения, — наконец сказала Мора.

Блу, которая читала «Американское освещение» изначально без особого желания, положила книгу.

— За что?

— За то, что не была прямолинейной, я думаю. Ты знаешь, как на самом деле трудно быть родителем. Я виню в этом Санта Клауса. Ты тратишь так много времени, чтобы убедиться, что твой ребенок не знает, что он ненастоящий, и не можешь определить, когда следует остановиться.

— Мам, я обнаружила тебя и Кайлу, заворачивающими мои подарки, когда мне было шесть.

— Это была метафора, Блу.

Блу припомнила свои литературные познания.

— Метафора предполагает разъяснение на примере. У тебя не было разъяснений.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, или нет?

— Ты имеешь в виду, что сожалеешь о том, что не рассказала мне о Тыковке.

Мора с негодованием посмотрела на дверь, будто за ней стояла Кайла.

— Я бы хотела, чтобы ты его так не называла.

— Если бы ты была той, кто мне о нем рассказала, тогда я бы не использовала слова Кайлы.

— Справедливо.

— Так как его звали?