Вкус пепла - Камилла Лэкберг (2011)

Стиг осторожно перевернулся на бок. Он никак не мог найти удобное положение: как ни ляг, все время где-нибудь больно. Но хуже всего была боль в сердце. Он все чаще думал о Саре. Как они с ней часто вели долгие, серьезные беседы обо всем на свете — о школе, друзьях, о ее мыслях по поводу всего, что происходило вокруг. Ему казалось, что никто больше не находил времени узнать ее с этой стороны. Все обращали внимание на ее резкость, шумливость, на то, что было в ней раздражающего. Сара же реагировала на их представление тем, что вела себя еще более буйно, еще больше шумела, била и ломала вещи. Порочный круг обманутых взаимных ожиданий, из которого никто не мог найти выход.

А с ним она становилась спокойной, и он тосковал по ней до сердечной боли. Он видел в ней столько черт Лилиан — ее силу, решительность, резкость, за которой скрывались такие неисчерпаемые запасы любви и заботливости!

Словно услышав его мысли, Лилиан вошла в комнату. Стиг был так глубоко погружен в себя, что даже не услышал, как она поднималась по лестнице.

— Вот тебе кое-что на завтрак. Я ходила в магазин и купила свежих булочек, — весело защебетала она, но при одном виде того, что лежало на подносе, у него взбунтовался желудок.

— Я не голоден, — попытался он робко возразить, но сразу же понял, что это бесполезно.

— Тебе нужно кушать, если ты хочешь выздороветь, — заявила Лилиан беспрекословным тоном сиделки. — Дай-ка я тебе помогу!

Она подсела к нему на кровать, взяла с подноса чашку с простоквашей и, осторожно набрав ложечку, поднесла к его губам. Он нехотя открыл рот. От первого же глотка простокваши его едва не вырвало, но он все же удержался. Ведь Лилиан желала ему только добра, и он знал, что в принципе она права. Если не будешь есть, никогда не выздоровеешь.

— Ну, как ты теперь себя чувствуешь? — спросила Лилиан, протягивая ему булочку с маслом и сыром так, чтобы ему удобно было откусить.

Он с трудом проглотил кусок и, выдавив из себя улыбку, сказал:

— Мне кажется, что уже получше. Ночью я хорошо поспал.

— Как приятно это слышать! — Лилиан погладила его руку. — Со здоровьем нельзя шутить, поэтому обещай мне, что сразу скажешь, если вдруг почувствуешь себя хуже. Леннарт был точно такой же, как ты, неисправимый упрямец. До последнего отказывался показаться врачу, а когда согласился, то было уже поздно. Я порой думаю — вдруг он остался бы в живых, если бы я была понастойчивей.

Устремив опечаленный взгляд в пространство, она застыла с ложечкой в руке, не донеся ее до больного.

Стиг тоже погладил ее по руке и стал утешать:

— Тебе не в чем себя упрекнуть, Лилиан. Я знаю, ты сделала для Леннарта все возможное, когда он болел, такой уж ты человек. Ты не виновата в его смерти. И мне тоже уже лучше, уверяю тебя. Раньше у меня так же все само собой проходило. Мне надо только отлежаться, и все снова будет хорошо. Это просто общее переутомление. Говорят, так бывает. Не тревожься за меня, у тебя и без того много забот.

Лилиан со вздохом кивнула:

— Да, наверное, ты прав. Сейчас на меня столько всего свалилось.

— Бедняжка моя! Хотел бы я сейчас быть здоровым, чтобы стать тебе настоящей опорой в твоем горе. Даже мне так тяжело, когда вспоминаю обо всем, а уж что ты сейчас переживаешь, я и представить не могу. Кстати, как Шарлотта? Она заходила ко мне несколько дней тому назад.

— Шарлотта? — переспросила Лилиан, и на секунду ему показалось, будто в глазах у нее промелькнуло недовольное выражение.

Но оно тут же исчезло, и он подумал, что ему это только почудилось. Ведь Шарлотта была для Лилиан дороже всего на свете. Она сама часто говорила, что живет только ради дочери и ее семьи.