Координатор - Поселягин Владимир Геннадьевич

Почти сотня километров пути позади, меня укачало, да и рана разболелась, но мы добрались до места. Один эшелон уже ушёл, но начался формироваться второй, вот в купе на верхнюю полку меня и загрузили. Я обнажён был, только гипс на ноге, так что накрыли одеялом, чемодан на полку, а вещмешок под головой. После этого, Аня, убедившись, что документы мои у начальника эшелона, попрощалась, чмокнув меня в щёчку, и отбыла обратно в часть. За наше купе отвечал санитар, Митричь его звали, воды приносил, утки, кормил. Но не часто бывал, у него ещё пять купе, все командирские. Все места заняты, так что к вечеру эшелон двинулся в путь. Утром прошли Киев не останавливаясь, в это время у нас в купе как раз обход был, врач с медсёстрами осматривали. Меня тоже. Я вопросы задавал, и тот похмыкав сказал, что возможно ранение и не такое серьёзное. Что мог наш полковой врач, что больше терапевт, чем хирург? Так что будет позже ясно, когда нормальное лечение пойдёт. Не то чтобы тот меня полностью обнадёжил, но порадовал. Надежда есть. Правда, о длительном периоде реабилитации тот меня предупредил, мол, не стоит и думать сразу вернуться в строй. А к обеду за мной пришли санитары и понесли в вагон, где была перевязочная. Там от боли я сознание потерял, и очнулся уже у себя на полке, с новым гипсом. Митрич сказал, что меня в операционную отправили и операцию провели, мол, теперь не только ходить буду, но и танцевать.

Прибыли мы в Москву, где эшелон частично разгрузился, самых тяжёлых везли дальше в тыл. К счастью я попал в списки тех, что выгружались тут. Выпросил, сказав, что я москвич. Всё ночью происходило, мельтешение людей, свет фонариков, разгрузка, вспышка боли в ноге, задели ею о борт машины, и вот уже через час меня уложили на койке в палате бывшей больницы, которую переключили на военные рельсы, и та стала одним из армейских тыловых госпиталей.

После того как меня на койке устроили, уснул я сразу, слишком устал, тяжёлая перевозка была. Несмотря на попытки смягчить кузов грузовика, растрясло нас заметно. Ещё стоит отметить, что больницу переделали в госпиталь буквально на днях, и фактически мы были первыми ранбольными что в него поступил. До нас ещё два эшелона разгрузили, частично раненые попали сюда, и мы с третьего эшелона. Палата была пятиместной, заняты койки оказались все. Палата командирская.

Выспался я хорошо. Утром санитар нас обслужил, тут все неходячие были, и вот я попросил у него листок с карандашом, и когда тот принёс, написал письмо родным и попросил отправить, адрес я сообщил. Тот пообещал сделать, при кухне дети поварихи, их можно использовать для этого. Двое ранбольных, из соседей, тут же заволновались, один как и я местным был, второй из Подмосковья. Я попросил позвать такого мальца, и когда он пришёл, подробно описал адрес родителей, и кому лучше передать записку. Желательно отцу Кирилла, но время девять и тот уж на работе должен быть, на заводе. Мать у него в музыкальной школе работает, сёстры, ну у них каникулы, и ещё в двухкомнатной квартире, выданной отцу Кирилла, проживала Антонина Михайловна, бабушка Кирилла со стороны отца. Особо ничего такого в записке я не писал, мол, ранен, не сильно, нахожусь в госпитале, бывшая двенадцатая городская больница. После этого отправил мальца.

Завтрак уже был, разбудили чтобы покормить. Ну тут я сам, приподнялся чтобы сесть, подушку под спину и вот поел. Успел записку отправить и начался врачебный обход.

- Как себя чувствуете? - спросил главврач, судя по шпалам, военврач первого ранга.

- Скучно у вас тут. Хоть бы гитару или баян принесли.

- Играешь?

- Немного.

- Это хорошо. Но я о ранении спрашивал.

- Рана ноет, но терпимо. А когда я ходить смогу?

- Какой быстрый. Через месяц видно будет, а пока лежи, восстанавливайся.