Игра в ложь - Рут Уэйр (2018)

– Почти пришли, – объявляет Кейт, когда позади остается очередная изгородь, а мы, отдуваясь, друг за другом спускаемся по лесенке.

Марш в темноте совсем не тот, что днем. Я-то думала, что помню дорогу – а ее затопили тени. Впереди мигают огоньки – наверное, это деревня; впрочем, овечьи тропы вкупе с шаткими мостиками изрядно дезориентируют. Поеживаюсь от мысли, что без Кейт мы бы точно заблудились.

Фатима ведет за руку Тею, шагающую со свойственной пьяным сосредоточенностью. Тея то и дело спотыкается о кочки, буксует в песке. Она хочет что-то сказать, но в этот миг я замираю, приложив палец к губам. Тея прикусывает язык. Мы останавливаемся.

– Что такое? – слишком громко спрашивает Тея, ее язык заплетается.

– Слышали?

– Что конкретно? – уточняет Кейт.

Вот оно, опять. Издали доносится плач. Точно так же плачет Фрейя, когда ее терпение на пределе. Мои груди напрягаются, бюстгальтер сыреет от прихлынувшего молока. На периферии сознания мелькает: вот я бестолочь, надо было подложить в бюстгальтер специальные подушечки. Но мозг занят другим: откуда этот плач? Ведь не может быть, чтобы Фрейя плакала среди маршей?

– Ах, это? – произносит Кейт. – Это чайка.

– Ты уверена? Очень похоже… похоже на…

Тут я замолкаю. Нет сил озвучить мои страхи. Меня сумасшедшей сочтут.

– На детский плач, да? – угадывает Кейт. – Есть такое. Поэтому и жутко.

Звук повторяется, на сей раз громче. Кто-то заходится криком – истерическим, булькающим. Конечно, это не чайка.

Срываюсь с места, бегу в темноту, не обращая внимания на крики Кейт: «Айса! Ты куда? Подожди!»

Не могу ждать. Плач Фрейи – словно рыболовный крючок, вонзившийся в мою плоть, невидимая леска тянет меня сквозь густую тьму маршей. Сознание отключилось, но ноги, оказывается, сами помнят дорогу. И вот я на противоположной стороне трясины, а как перебралась – и сама не поняла. Я вообще забыла про эту трясину. Бегу высоким берегом, перепрыгивая через канавы, полные глинистой жижи, бегу и все время слышу захлебывающийся крик Фрейи. Он доносится откуда-то сверху, он способен заманить меня в трясину, словно болотный огонек или сказочный колокольчик, звуков которого следует опасаться одиноким путникам.

Фрейя уже близко. Различаю и визг, подобный вою сирены, когда она вне себя от недовольства, и жалобные всхлипывания, и вздохи, которые Фрейя делает перед тем, как вновь залиться плачем.

– Фрейя! – кричу я. – Фрейя, мама уже здесь!

– Айса, постой! – слышится сзади.

Меня догоняет Кейт.

Я почти у цели. Преодолеваю последнюю изгородь, отделяющую марш от долины Рича. Цепляюсь за колючку, платье, одолженное у Кейт, рвется с треском – мне плевать. И вот, когда я уже за изгородью, бешеная скорость, с которой только что развивались события, уступает место вялой текучести ночного кошмара. Ушам и горлу все еще больно, сердце колотится. Там, впереди, не деревенская недотепа Лиз, там – мужчина. Он стоит у самого берега, силуэт темной массой выделяется на фоне воды, посеребренной луной. А в его руках – мой ребенок.

– Эй! – рычу я. – Эй, там!

Мужчина оборачивается, лунный свет падает ему на лицо. Сердце подскакивает к горлу. Потому что это он. Люк Рокфор держит моего ребенка как щит, прямо перед собой, а за ним мерцают воды Рича.

– Дай ее сюда, – выдавливаю я.

Голос не мой. Это вообще не голос – это рычание, заставляющее Люка попятиться, крепче стиснуть Фрейю. Она, впрочем, уже увидела меня, тянет пухлые ручки, пунцовое зареванное личико настолько сердито, что Фрейя даже плакать толком не может, лишь издает несколько всхлипов, как бы готовясь напоследок зайтись диким воплем.

– Дай ее сюда! – кричу я, делаю рывок и выхватываю Фрейю из рук Люка.

Моя девочка тотчас приникает ко мне, точно детеныш сумчатых, вцепляется пальчиками в шею, в волосы. Пахнет от нее сигаретным дымом и алкоголем – скорее всего, коньяком. Фрейя насквозь пропиталась запахом Люка Рокфора.