Московское время - Валерия Вербинина (2018)

– Санкцию на арест запросил, но не использовал, – проворчал Твердовский, выслушав рассказ Опалина и внимательно рассмотрев карту. – А если в следующий раз нам откажут? Нельзя же так подставляться. В прокуратуре на каждую бумажку, которую они выдают, не надышатся…

– Я не мог арестовать Радкевича, он невиновен, – твердо ответил Опалин. – Да, струсил, испугался быть замешанным в историю и оттого вел себя по-дурацки, словно он убил, но – невиновен.

– Ну, раз ты так говоришь… – буркнул Николай Леонтьевич. – Как шофера-то искать будешь?

– Как обычно. Свидетели, следы, улики. Проверять все гипотезы.

Вернувшись в свой кабинет, Иван распределил между сотрудниками обязанности, сделал десяток звонков, пообедал в столовой и занялся другими расследованиями, требовавшими его внимания. Вечером на двухэтажном троллейбусе Опалин добрался прямиком до Трифоновской улицы, где жил Терентий Иванович Филимонов.

Зайдя в комнату Филимонова, Иван увидел старого сыщика, растянувшегося на кушетке, причем без подушки. Терентий Иванович не стал подниматься, а только повел глазами в сторону Опалина и пожал ему руку.

– Как вы, Терентий Иванович? – спросил Иван, присаживаясь на венский стул, судя по всему, оставшийся от прежних хозяев. Филимонов, его дети и внуки занимали две комнаты в коммуналке, которые разгородили и превратили в пять или шесть закутков.

– В моем возрасте, молодой человек, начинаешь ценить всякий день, когда не болит спина, – усмехнулся Филимонов. Он немного переместился на кушетке – очевидно, сейчас спина давала знать о себе. – Простите, что не встречаю вас, как подобало бы радушному хозяину…

– Зачем извиняетесь, Терентий Иванович, – проворчал Опалин. Он любил старика, но его церемонная речь, отдававшая прежним режимом, вызывала у Ивана чувство протеста.

– Привык-с, знаете ли, – не без легкого вызова ответил Филимонов, пытливо всматриваясь в лицо Опалина. – И спина, не угодно ли, попалась с характером. То неделями молчит, а то вдруг напомнит о себе, да так, что только пластом лежать могу. – Он вздохнул. – Бог с вами, Иван Григорьич, приступайте к делу, а то, если начну вещать о своих недугах, вы и за полночь не выйдете отсюда…

И Опалин рассказал старому сыщику о шофере-убийце, умолчав только об аналогичном преступлении в Ленинграде. Когда он наконец закончил, Филимонов некоторое время молчал.

– Н-да, ну и дельце, Иван Григорьевич, – уронил он, почесывая подбородок. – Вы, я так понимаю, пришли ко мне просить совета?

– Совета? Не знаю. Может быть. Я вообще хотел включить вас в опербригаду, но Николай Леонтьевич сослался на ваш возраст…

– Да не в возрасте дело, – буркнул Филимонов, – он боится, что опять начнется какая-нибудь «чистка» и вы из-за меня пострадаете. Николай Леонтьевич вообще вас очень ценит, но боится перехвалить, – старый сыщик усмехнулся, – не слишком дальновидно с его стороны, потому что он давно мог бы понять – похвалы на вас не действуют… я имею в виду, в отрицательном смысле.

– Я понял.

– Теперь о вашем деле. Вы правы – это шофер. В больнице для душевнобольных он никогда не бывал, можете там и не искать. Человек физически крепкий… но токарь все же пытался оказать ему сопротивление. Подумайте, почему ваш «комаровец» мог решиться на первое убийство. Может, от него жена ушла. Может, его из партии исключили… – Последние слова Филимонов произнес с нескрываемой усмешкой. – Но наверняка ничего сказать нельзя. Для чего он убивает? Для чего собирает эти сувениры – бумажник, чужое фото, папиросу?

– Чтобы они напоминали ему о том, что он может отнять чужую жизнь. Нет?

– Хм, – Терентий Иванович задумался. – Итак, он жаждет власти. Скорее всего, не слишком развит. Два-три класса образования, к примеру. Почему бы не убить, если можно остаться безнаказанным? Это ему нравится. Помяните мои слова – в дальнейшем он будет убивать чаще. – И Филимонов позволил себе весьма странный вывод: – Голубчик, откажитесь от дела.