Московское время - Валерия Вербинина (2018)

– А вы расскажите вашу версию, – заметил Опалин, ни единым мускулом не выдав, что о ссоре за ужином слышит в первый раз.

– Я хотел закурить. Она отобрала у меня папиросу… Я возмутился. Раньше она не позволяла себе таких вольностей… А в этот раз начала капризничать: не выносит запаха дыма… И вообще заботится о моем здоровье. Мне это не понравилось. – Радкевич насупился. – Она говорила так, словно я был… совсем уж стариком! Лена почувствовала, что перегнула палку, заложила папиросу за ухо и стала вертеться на стуле, нести всякую милую чепуху… Я сдался и даже убрал портсигар, чтобы она… э… не переживала за мое здоровье.

– И все? Больше ничего странного не было?

– Боюсь, ничего.

– Как вы добирались из ресторана до вашего дома?

– На моей машине, разумеется.

– Вы не помните, может быть, кто-то следовал за вами?

– Зачем?

– Просто ответьте на мой вопрос.

– Передо мной и за мной ехали другие машины, – подумав, ответил Радкевич. – Что, собственно, вы хотите от меня услышать? Это был приятный, рядовой вечер. У меня и в мыслях не было, что он завершится для нее… так. И уж конечно, я ее не душил…

Ух, как интересно. Откуда Радкевич знает, как именно была убита жертва?

– Задушили? Откуда вы знаете? – быстро спросил Опалин.

– Позаботился навести кое-какие справки, – уклончиво ответил его собеседник. – После вашего первого визита…

– У кого вы их наводили?

– Не скажу. Не в моих привычках подставлять людей, уж простите…

– Что лично вы думаете о происшедшем? У вас есть своя версия?

– Какой-нибудь бандит, уличное ограбление, – пробормотал Радкевич, ежась. – Другой версии у меня нет.

– О каких-нибудь личных конфликтах Елисеева вам рассказывала?

– Нет.

– А сказала бы?

– Наверное. Она не умела… держать все в себе. Я бы знал, если бы ей кто-то угрожал.

Петрович был разочарован. Будь Радкевич и впрямь виновен, вполне естественно было бы ждать откровений о том, сколько негодяев мечтало лишить его любовницу жизни.

– Я ее не убивал, – упрямо проговорил Сергей Александрович, вздернув подбородок. – С вашей точки зрения, вероятно, я выгляжу подозрительно. Но я не убивал ее…

Опалин вздохнул и потер лоб. Его немного лихорадило – вышел на работу, не долечившись, и вот, не то чтобы потерял нить беседы, но слегка поплыл. А ведь было, было что-то важное, нашептывал ему внутренний голос. Где-то, как-то Радкевич проговорился. О чем?

– В ресторане вы видели кого-нибудь из знакомых? – спросил Опалин наугад.

– Нет.

– А она?

– Не думаю. Я бы понял. Я же говорю, она не умела ничего держать в себе.

Нет, не то. Не ресторан… или ресторан? Двор, она уходит в сумерках через двор…

– Когда она уходила, было еще темно?

– Да.

– На часы вы не смотрели, радио не включали…

– Я не люблю шума, – с достоинством ответил Радкевич. – То есть, – быстро поправился он, – радио, конечно, не то чтобы шум, но… Я не люблю, когда мне навязывают, что именно я должен слушать.

– В доме хорошая слышимость?

– К чему, простите, ваш вопрос?

– Может быть, где-то в отдалении бормотало радио? Подумайте, это может быть важно.

Радкевич задумался.

– Нет, везде было тихо. Я заснул…

Может быть, Елена Елисеева покинула дом на улице Горького еще до начала вещания радиостанций. Хотя кто станет слушать радио рано утром в выходной…

Нет, не в радио дело, да и из показаний Радкевича никаких выводов не сделаешь.

– А что стало с папиросой?

Петрович с удивлением поглядел на Опалина. «Черт, да он совсем спекся… Куда ему вести допрос? В камеру молодца, потом продолжим…»

– С папиросой? – переспросил Радкевич, не понимая.

– Елисеева отобрала у вас в ресторане папиросу. Заложила ее за ухо. А дальше?

– Вы меня проверяете? – пробормотал Сергей Александрович, теряясь. – Я же сказал… она говорила всякие глупости… я рассердился…