Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

Дом престарелых теперь назывался по другому, так решили власти. Но, сменив название, дом престарелых так и остался домом престарелых. Назови как угодно, хоть «домом мудрости»… какая разница? Дом, где одинокие старики и старухи ожидают смерти.

Рядом со стопкой газет лежит черная тетрадь. Сидеть и глазеть в окно над письменным столом ему надоело в первую же неделю пребывания в Марнесе, поэтому он пошел в село и купил в крошечном супермаркете толстую тетрадь в ледериновом переплете. И начал писать.

Записывал пришедшие в голову мысли, писал, что надо сделать, и вычеркивал по мере выполнения. Впрочем, на первой странице было крупно написано: «Побрейся!», и эту запись он не вычеркивал, поскольку бриться следовало каждый день.

А на самом верху первой страницы было написано вот что:

Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собой лучше завоевателя города[2].

Это мысль поистине заслуживала размышлений. Герлоф начал читать Библию еще в детстве, и привычка эта сохранилась на всю жизнь.

В самом конце три пункта еще не вычеркнуты.

Заплатить по счетам за месяц.

Во вторник вечером приедет Юлия.

Поговорить с Эрнстом.

Ну ладно… Счета за телефон, газеты, взнос за пребывание в доме и уход за могилой его жены Эллы могут потерпеть до следующей недели.

Юлия наконец пообещала приехать. Пусть хоть ненадолго задержится на Эланде. Это страшно – после стольких лет она по-прежнему вне себя от горя. Можно попытаться хоть как-то отвлечь ее от мыслей о пропавшем сыне.

Последняя запись тоже имела отношение к Юлии.

Эрнст, каменотес из Стенвика, один из немногих, кто не покинул родной поселок… Их осталось трое: Эрнст, Герлоф и его приятель Йон. Они говорили по телефону почти каждую неделю, а иногда собирались посумерничать, вспоминали разные истории. Герлофу это очень нравилось, хотя большинство рассказов он уже слышал несчитанное количество раз.

Но как-то вечером, несколько месяцев назад, Эрнст зашел его навестить. На этот раз история была совершенно новой: он рассказал, как и кто убил его, Герлофа, внука Йенса.

– Я, знаешь, немало думал, как и что… – сказал тогда Эрнст.

– Вот как, – тихо поощрил его Герлоф, не вставая из-за стола.

– Что-то мне не верится, что твой внук ни с того ни с сего пошел к морю и утонул. Думаю, просто решил побродить в тумане. И там встретил убийцу.

– Убийцу?

Эрнст молчал, разминая руками колено.

– Какого убийцу? Кто бы это мог быть?

– Нильс Кант. Думаю, он встретил Нильса Канта в тумане.

Герлоф уставился на Эрнста с удивлением, но тот был совершенно серьезен.

– Думаю, так оно и было. Думаю, Нильс Кант шел домой с моря, не знаю уж, что он там делал, и опять…

Вот и все, что в тот раз сказал Эрнст. Он думает то, он думает это… Одна из очередных историй – из тех, что рассказывают друг другу в сумерках, – но Герлофу она почему-то запала в голову. Он надеялся, что в ближайшее время Эрнст зайдет и объяснит, до чего он докопался.

Герлоф рассеянно листал свои записи. Мысли попадались куда реже, чем деловые заметки, а листов осталось совсем мало.

Он захлопнул тетрадь. Сидел у стола и смотрел на покачивающиеся вершины берез на фоне темного неба, немного напоминающие паруса в ветреный день. Мимо медленно плывет эландский берег, всего-то темная полоска на горизонте, а если проложить курс поближе, можно различить и спускающиеся к воде тропинки, и деревья, и рыбацкие хижины… он попытался вызвать в памяти эту картину, но тут зазвонил телефон.

Герлоф даже вздрогнул – настолько резким показался звонок в вечерней тишине. Он не торопился брать трубку: всегда пытался по звонку угадать, кто звонит. Часто угадывал, но на этот раз уверенности не было.

Он взял трубку после третьего сигнала.

– Давидссон.

Молчание.