Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

В ушах у Герлофа свистел ветер, сорочка насквозь промокла.

Он замерз и ослабел, и понимал, что ему ни за что не дойти не только до Марнеса, но и даже до насыпи, где валялось его пальто.

Осторожно перебирая ногами, чтобы не упасть, он повернулся. Участок, про который рассказывал Юнгер, в пятидесяти метрах, не больше. Там, по крайней мере, можно укрыться от ветра за каменной изгородью.

Ты еще жив, сказал он себе. А раз жив, иди.

И он пошел. Несколько раз терял равновесие, и если бы не палка, упал бы навзничь. Свободную руку прижал к груди – хоть какое-то тепло.

Идти было трудно еще и потому, что тропинка была покрыта неутрамбованной щебенкой – крупной и неровной. Никаких следов машина Юнгера на ней не оставила – там, подальше, может, и есть какой-то след протекторов, но дождь все размоет. Нечего на это надеяться. Появилось ощущение, будто вовсе не Юнгер привез его сюда, а он сам, Герлоф, пришел по своей воле.

«У полиции нет оснований подозревать преступление», вспомнил он газетную рубрику в «Эландс Постен» про замерзшего старика. Точно так напишут и про него, когда найдут. Если найдут…

Небо постепенно темнело.

Не торопиться. Торопиться некуда. Шаг. Еще шаг. Герлоф дрожащей рукой вытер лоб – дождь не прекращался.

Он приближался к берегу. С каждым шагом все слышнее становились мощные, ритмичные вздохи прибоя и шипение уходящих волн. Над водой парила чайка. Она тоже, как и Герлоф, покачивалась от ветра. Он пригляделся и различил на горизонте серый силуэт идущего на север большого сухогруза. Можно кричать и махать руками сколько угодно – никто тебя не увидит и не услышит.

Как ни странно, он, изъездивший в свое время весь остров, никогда не был здесь, на этом чахлом прибрежном пустыре. Ему вдруг страстно захотелось увидеть скалистый берег в Стенвике, с его суровой, мрачноватой красотой. Здесь все было плоско и уныло – полегшая мокрая трава, чахлые кусты и деревья. Восточный берег куда менее красив, чем западный.

О чем я думаю… он даже укоризненно покачал головой.

Дорожка кончилась. Дальше шла узкая, еле различимая в разросшейся траве тропинка. Он с трудом продирался через бурьян. Если бы не палка, он бы давно уже лежал на земле, и вряд ли у него нашлись бы силы подняться. Особенно тяжело было удержаться на ногах, когда налетали порывы ветра. Но Герлоф упрямо шел – шагнул, переставил палку, удержал равновесие. Шагнул, переставил палку, опять шагнул…

Наконец он добрался до яблони. На эти несколько метров ушли почти все силы.

Несчастная яблонька, исковерканная постоянными ветрами с моря. Листья давно опали, и надежды защититься от дождя у Герлофа не было никакой. Но, по крайней мере, если зайти с подветренной стороны и прислониться спиной к стволу, дуть будет поменьше.

Он так и сделал. Полез в карман за платком и наткнулся на что-то твердое.

Черный мобильный телефон Гуннара Юнгера.

И Герлоф тут же вспомнил – телефон лежал между сиденьями. Когда Гуннар вышел, чтобы открыть его дверцу, он, уже понимая, что его ждет, сунул телефон в карман.

И что? Он все равно понятия не имел, как пользоваться этим крошечным загадочным аппаратом. Попробовал набрать номер Йона Хагмана, послушал – молчок.

Он медленно опустил мобильник в карман.

Он еще должен быть благодарен Юнгеру, что тот оставил ему башмаки – без них он бы не смог сделать ни шагу.

Ну нет. Благодарить? Герлоф никогда и ни к кому не испытывал такой ненависти, как к Гуннару Юнгеру-Юханссону.

Деньги и земля. Земля и деньги – только это и имеет значение. Мартин Мальм получил деньги на корабль, а Гуннар Юнгер отобрал у Веры Кант все ее земли. И Лонгвик. Он-то знает, как делают деньги.

Долгие годы эти двое обманывали и Веру Кант, и ее сына.

И Герлофа.

Теперь он знал почти все. Он же и поставил себе такую цель – узнать, что тогда произошло. Но теперь это знание ни к чему.